Книга Ее звали Ева, страница 39 – Сьюзан Голдринг

– Однажды мне пришлось в срочном порядке везти Джима в больницу, в отделение неотложной помощи, – наконец говорит она. – Он весь истекал кровью. Кажется, сильно поранился о ветку, подрезая плетистую розу. По-моему, «кифтсгейт». Она оплетала тот дуб – знаешь, да, Пэт? Ветка хлестнула его чуть выше глаза и по правому уху. Ух и кровищи было! Слава богу, что глаз не задело. Я знаю человека, которого однажды ослепила роза. Джиму тогда пришлось накладывать швы. Бедняга Джим всегда проливал кровь из-за меня!

– Ясно, – инспектор Уильямс собирает фотографии, но Эвелин, наклонившись вперед, останавливает его и показывает на один из снимков, на котором возле каких-то бумаг стоит бутылка с этикеткой.

– Ой, смотрите. Это же бутылка сливовицы. Как она туда попала? В Германии мы постоянно пили сливовицу. Инспектор, вы не стали бы возражать, если б я ее отведала? Может, принесете с собой в следующий раз? А то у меня не осталось ни капли хереса.

«Лесные поляны»

2 декабря 2016 г.

Дорогой!

Порой мне кажется, я перестаю отличать, что правда, а что ложь. Вчера, когда меня спросили про одежду в чемодане, я заговорила о Джиме. Зря, да, если я якобы ничего не помню? Или его мне можно помнить, поскольку это было достаточно давно? Здешние старики часто прошлое помнят лучше, чем настоящее.

Пожалуй, отыграю еще одну игру и на том закончу. Приют этот славный, здесь работают добрые люди. Они стараются нас занимать, чтобы мы не скучали. Но в действительности по большому счету мы все просто коротаем время в последнем зале ожидания жизни, практически без дела. Почти никто из нас теперь не может гулять подолгу. Очень немногие способны сосредоточиться на чтении, в лучшем случае нашего внимания хватает на одну газетную полосу. И с каждым днем мы все больше деградируем. Вчера один милый человек сказал мне, что всю свою жизнь он чего-то добивался, к чему-то стремился, а теперь больше ни на что не способен, и жизнь утратила для него всякий смысл. Я склонна согласиться с ним.

Игра, что я сейчас веду, пока занимает и развлекает меня. Мне она доставляет огромное удовольствие, но я не знаю, сколько еще смогу притворяться. Я ужасно устала, и порой мне хочется просто лечь, заснуть и не проснуться. Тогда бы мы с тобой встретились на Небесах и больше бы уже не расставались.

Твоя любящая Эви.

P.S. Я люблю тебя.

2 декабря 2016 г.

Тальк и херес

Вот это уже серьезно. Пэт снова явилась – в изжеванном шерстяном свитере и заношенном шарфе, с полной сумкой папок. Что теперь ей понадобилось?

– Я вдруг вспомнила, – пыхтит она, отдуваясь, – что когда-то давно ты посоветовала мне заглянуть в письменный стол. Помнишь?

– В самом деле, дорогая? И что я просила тебя найти?

– Страховые оценки. Ты сказала, что там лежат старые ведомости. Что ж, ты оказалась права. Вчера я их нашла, и они пришлись весьма кстати. По крайней мере я получила представление обо всех ценностях. Там полная опись, – она протягивает один из отчетов страховых экспертов.

Эвелин прекрасно помнит эти отчеты и также помнит, зачем ему нужны были сведения о ее ценностях. Воскресенье за воскресеньем он сидел у нее дома и, поглощая ее еду и вино, подсчитывал потенциальный доход от продаж.

– И кто-то произвел весьма полезные расчеты, суммировав стоимость из разных оценок, – Пэт показывает на цифры, написанные чернилами на полях. – Это ведь не твой почерк, да?

Эвелин качает головой. Нет, почерк не ее, но она знает, кому он принадлежит. Она начисто позабыла про эту улику – доказательство того, что он наведывался в Кингсли-Манор. Как можно было про это забыть? Даже не напрягая память, она живо представляет, как с ручкой в руке он сидит за кухонным столом, на котором разложены заключения экспертов, и своим алчным умишком выявляет самые дорогие из ее сокровищ, суммируя их совокупную ценность. Он прямо слюной исходил, предвкушая, как будет распоряжаться частью ее богатства.

– Тетя, тебе нездоровится? Ты ужасно бледна, – Пэт кладет руку ей на плечо. – Позвать кого-нибудь?

– Не надо, дорогая. Все хорошо. Просто немного устала, наверное, – Эвелин снова смотрит на аккуратный, четкий, разборчивый почерк, такой же твердый, как его хозяин. Если полиция увидит эти записи и сравнит их с любыми документами, изъятыми из его квартиры, они без труда увяжут одно с другим. И как она потом это объяснит? С другой стороны, какова вероятность, что у них имеются материалы из его квартиры? Он пропал много лет назад; дело об его исчезновении должно быть уже закрыто и забыто.

Она показывает на отчет, на записи и говорит:

– Наверное, эти пометки оставил аукционист, дорогая. Кажется, припоминаю, что он приходил в Кингсли и лично объяснил мне, как у них получились эти цифры. Я, разумеется, не приняла его предложение. В то время я не собиралась ничего продавать – затеяла все это лишь с целью оформления страховки.

– Ну я чертовски рада, что ты к нему обратилась. Он оказал нам большую услугу. Правда, я не могу найти все, что перечислено в описи. Например, майолику Палисси ^[34]. Морские существа и водоросли, говорится здесь. Я не знаю, как выглядят эти изделия, и не увидела ничего, подходящего под их описание.

– Так, подожди, – Эвелин делает вид, будто вспоминает. Она прекрасно все помнит: некрасивые тарелки она продала на местном аукционе и на вырученную солидную сумму купила авиабилеты до Франкфурта и обратно. Чтобы, пока не поздно, побывать там в последний раз, – в память о былом. Она приехала в тот городок, нашла маленький домик. Он ничуть не изменился за долгие годы: забор, живая изгородь, фруктовые деревья – все то же. Там никого не было, а, если бы кто-то и был, как бы она узнала ее?

– Побились, наверное, – предполагает Эвелин. – Те гротесковые тарелки с уродливыми извивающимися тварями только пыль собирали. Мы их лишь раз в год доставали, чтобы вымыть как следует. И то Шарон это с трудом удавалось. Да, думаю, побились.

– Жаль, они стоили немало, и эти деньги не помешали бы. Каждый лишний пенс идет на то, чтобы обеспечить тебе комфортное существование в этом чудесном доме.

– Это не дом, – возражает Эвелин. – Здесь очень мило, но не так хорошо, как дома.

Она решает добавить немного драматизма и хватает племянницу за запястье:

– Я хочу домой, Пэт. Мы сегодня поедем домой?

– Нет, тетя. Не сегодня. Ты останешься в лечебнице. Здесь тебе гораздо лучше и безопаснее.

– Но я не хочу оставаться здесь, я хочу домой, хочу вернуться в Кингсли. Если ты не намерена отвезти меня туда, я вызову такси. Или сама поеду. Так, где же я припарковала свой автомобиль?