Книга Час ведьмы, страница 41. Автор книги Крис Боджалиан

Томас увидел, что позади него стоят Присцилла и Мэри, и снял шляпу.

— Джеймс, — начал он, — дамы.

— Зачем ты приехал? — спросил Джеймс.

Мэри заметила, как подчеркнуто тяжеловесно ступал Томас. Ей была знакома эта походка. Он пытался скрыть, как много перед этим выпил. То, что он в таком состоянии ни разу не падал с Сахарка и не ломал себе шею, было, возможно, еще большим чудом, чем то, как ему удавалось избегать каторги все эти годы.

— Ничего не случилось, если, разумеется, не считать того, что сегодня в ратуше весь день порочили мою репутацию, — сказал он сиплым голосом, медленно и тщательно выговаривая слова, как и всегда, когда был в таком состоянии. — Поэтому, зная, что грядет завтра, я пришел обсудить прошение вашей дочери.

Ее отец начал было что-то отвечать, но Мэри положила руку ему на плечо и сказала:

— Это мое прошение, отец, — и обратилась уже к Томасу, — Перегрин предполагала, что ты придешь.

— Правда? Она знает своего отца, уж она-то знает, — сказал он. — Сегодня она принесла мне печеных яблок и изюма. Очень вкусно.

Мэри молча ждала, что он скажет еще.

— Я только что был в таверне, — продолжал он, — и узнал, что твой нотариус долго беседовал с Уордом Холлингсвортом.

— Хорошо, — сказала Мэри. Холлингсворт был хозяином заведения, где часто бывал ее муж.

— Могу заверить тебя, что он зря старался. Уорд рассказал мне, что не сказал ничего существенного этому нетопырю, которого ты наняла, чтобы очернить меня.

— Завтра увидим, — сказала Мэри. Она читала показания Холлингсворта, взятые Бенджамином Халлом. Пусть там не было ничего обличительного, но он признавался, что иногда отказывался заново наполнять кружку Томаса.

— Вот оно что, — продолжил Томас мрачным тоном. — Еще я слышал, что Ребекка Гринсмит из Хартфорда сказала магистратам, что Дьявол часто совокуплялся с ней. Она в тюрьме.

— Ко мне это не имеет отношения, — ответила Мэри. — К тому же это всего лишь сплетни.

— Тебя повесят, Мэри.

— Повторяю: все это никак не связано с моим прошением.

— Я не согласен. Завтра магистраты примут это во внимание. Они знают о переполохе в Хартфорде, о том, что Дьявол вторгся в их святилище. Даже у одной доброй женщины по имени Коул — Анны Коул, — как говорят, добродетельной, начались припадки.

— Я не собираюсь забивать себе голову сплетнями, — сказала Мэри, при этом ощутив очередной тошнотворный приступ страха и сомнений.

— Мэри Санфорд уже повесили, — напомнил он, как будто почувствовав ее смятение. — И это не сплетни.

— Кэтрин Штильман сделала что могла. Она вынесла свои обвинения, и магистраты не восприняли их всерьез. По-твоему, я одержима?

— О, я знаю, что ты не одержима. Но еще я знаю, что Дьявол любит, когда наказывают невинных и вешают набожных. Точно так же и Бог как будто не возражает, когда гордые болтаются на конце веревки или горят, как сухой хворост. А ты, Мэри? Ты, должно быть, набожна. Но также я знаю, какое самомнение таится в твоей душе.

— И откуда тебе все это известно? Каким образом тебе удалось заглянуть в мысли Дьявола или нашего Господа?

— Мэри, достаточно, — оборвал ее отец, и она удивленно обернулась к нему. Присцилла, стоявшая рядом с ним, выглядела больной и испуганной.

— Завтра, — сообщила она, — магистраты вызовут матушку Хауленд и Абигейл. И не только их. Они вызовут тебя, Томас.

При звуке своего имени Абигейл подняла взгляд от ведра с посудой, но промолчала.

— Это так, — согласился Томас.

— Твой адвокат знает, что ты пришел к нам? — спросил Джеймс.

— Нет.

Джеймс кивнул, и вновь Мэри показалось, что хоть ее муж и пьян, а отец на взводе, между ними есть какой-то сговор. Очевидно, что они враги, но уже не в первый раз за эти две недели ее посетило ощущение, будто за ее спиной что-то замышляется.

— Томас, отец, — спросила она, переводя взгляд с одного на другого, — есть ли что-то, о чем мне следует знать? Если это так, то вы должны сказать мне. Мы говорим о моей жизни, и завтра магистраты также будут оценивать мою жизнь.

— Не твою жизнь, голубка, — поправила ее мать. — Только прошение о разводе.

— Только прошение о разводе? — гаркнул Томас, ехидно выделив последнее слово. — Вы так говорите, словно речь идет о цене мешка с мукой! Это жизнь вашей дочери — и моя! Это наша репутация. И да, Присцилла, вам отлично известно, что речь может зайти о жизни и смерти вашей дочери, если она не будет ступать аккуратно по болоту ратуши среди гадюк в черных мантиях.

— Томас, — начал Джеймс, но тот перебил его.

— Я уже ухожу, Джеймс, не волнуйтесь. Завтра я буду давать показания и — клянусь вам — сделаю все, что в моих силах, чтобы положить конец этому безумию.

Томас развернулся и направился обратно к лошади, один раз он споткнулся о камень, но удержал равновесие. Оглянулся посмотреть, заметили ли они, и очень осторожно забрался на лошадь.

Когда все трое вернулись в комнату к Абигейл, Ханна тоже пришла с заднего двора. Вдруг она закрыла глаза и оперлась обеими руками о стол, сильно наклонив голову.

— Ханна, — спросила Мэри, — тебе больно?

Девушка кивнула и обернулась к очагу.

— У меня жуткие судороги, — прошептала она, корчась от боли. — Я…

— Продолжай, — сказала Абигейл.

Но Ханна упала на колени и сказала сдавленным голосом:

— Меня сейчас вырвет.

Мэри и Абигейл опустились рядом с ней, Абигейл стала массировать ей спину, а Ханна поднесла руку ко рту. Но в следующую секунду не выдержала, и ее стошнило в очаг, прямо на горячие угли; девушка чуть не обожглась.

— Меня тоже немного подташнивает, — сказала Абигейл, продолжая массировать ей спину. — Не так сильно, как тебя, но неприятно.

Мэри протянула Ханне кружку с пивом, но та покачала головой. Она оперлась спиной на теплые кирпичи и сказала:

— Мне просто нужно немного отдохнуть.

Мэри посмотрела на родителей, которые встревожились сильнее, чем она ожидала.

— Может быть, тебе не пошло мясо, — предположила Присцилла.

— Мне тоже не очень хорошо, — сказал Джеймс Берден. — А как ты себя чувствуешь, голубка?

— Со мной все в порядке, — ответила Мэри. — И я ела мясо.

Присцилла посмотрела на трех девушек, сидевших на полу, и вдруг вгляделась в Ханну. Ей пришла в голову мысль.

— Ты съела больше всех печеных яблок, — сказала она.

— Да, — ответила Ханна. Она сидела, поджав колени к груди и закрыв глаза в новом приступе.