Онлайн книга «Ориген»
|
— Ага, — кивнул Денька, — у нас на даче бабушка тоже заваривала по нескольку дней одну и ту же щепотку… краснодарского. Такая бурда была! — Вот меня папа к хорошему приучил, — деловито сказала Надя, — он во Вьетнам в командировки ездил. Привозил. Лечил там от малярии. — Мой отец, — деловито ответил Денис, — инженер. Теперь главный на каком-то там производстве в Новосибирске. Он ушел, мне десять лет было. Кедровых шишек не возит. Мы вообще видимся редко. Ну его… Надя кивнула. Столько в этом жесте было… сочувствия, или нет, лучше — понимания. Уместней любых слов, беспомощных и неуклюжих. — Я очень на него тогда злился, — сам не зная, зачем, продолжал он, — всё спрашивал, неужели эта вот лучше мамы, зачем ты нас бросил… Может, он потому и уехал, чтобы не отвечать. — Взрослые — странные… — задумчиво протянула она. — А мама у меня в Ленинке работает. В библиотеке. В рукописном отделе. — Хорошая у тебя мама, — вдруг сказала Надя. Денька удивленно поднял глаза. — Правда, хорошая, — но продолжать не стала, — А ты расскажи мне про что-нибудь такое твое-твое-твое. Из детства. Ну что не со всеми бывает, мало с каким мальчишкой. Расскажешь? Что особенного было… Денис горячо кивнул. — Подожди! Тапки остались под кухонным столом, в комнате он быстро содрал и носки (кажется, не очень свежие, не с запахом ли китайского диковинного чая он это вот безобразие перепутал), подставил стул, чтобы достать со шкафа детское, давнее, что сдано было в архив — и выкинуть немыслимо, и держать под рукой незачем. Нащупал два альбома для рисования, он их покупал в «Чертежнике» по соседству: толстых, заполненных до последнего бумажного сантиметра, с понятными и нужными лишь ему одному секретами… — Смотри! — внес их в кухню, как на пиршестве главное блюдо, — это мой Остров. Надя взяла верхний альбом осторожно, словно что-то ветхое и хрупкое, как у мамы в ее библиотеке, раскрыла: — Да тут целый континент! — Ну да, вообще континент, хоть и небольшой, — улыбнулся он, — я начал еще в третьем классе… — Когда папа ушел? Ему самому никогда не приходило в голову эти две вещи связать! — Ну, почти… но нет, пораньше. Тогда он уже редко ночевал дома, всё было им двоим ясно, только я был мелким еще, не понимал. Один раз проснулся от шума: они ругались тут, на этой самой кухне, я не разбирал слов, я только слышал, как мама рыдала, навзрыд, я был уверен, что кто-то умер. Разве бывает еще такое горе, думал я? А утром проснулся — и ничего мне не говорят… Их спрашиваю: почему мама рыдала, папа, что ты ей говорил? А они: ничего, тебе все приснилось. А для меня… ну как мир напополам. Вот тут одна, там другой, между ними пропасть, над пропастью — я. На тонком мостике, веревочном. — И ты создал Остров. — Ну, получается, так… Надя понимала про него больше, чем он сам. Разве так бывает? — Смотри. Тут… В прямоугольник листа вписался Остров с причудливыми очертаниями, с горами, реками, озерами, с маленькими островками вокруг. Денька тогда прорисовывал контуры через копирку, потом обводил фломастером. Горы и реки оставались, остальное менялось: возникали и рушились царства, империи покоряли варваров, чтобы вскорости распасться, всё белое пространство листа было исчиркано стрелками военных походов, усеяно крестиками сражений, разорвано прихотливыми извивами границ. — А самыми твоими были вот эти, — Надя не спрашивала, она показывала на левый верхний угол листа, где была страна с небесно-синим названием «Корляндия» (он тогда еще даже не знал, на что это слово похоже, зато оно звучало орлино и горделиво, правильное имя для лучшей в его мире страны). — А как ты поняла? — опешил он. — Поняла, — она пожала плечами, — имя красивое. А еще в этой стране есть всё, что у остальных лишь кусочками: и горы, и озеро, и много моря. Мы же все любим море! И название написал… ну, ярче, что ли, чем вот эти тут. — Ну да… — А тут на них напала страна Сьерра. Это Испания такая, да? — Ну вроде… — И они отбились. А Кания у тебя похожа на Германию. — Да… — Значит, Корляндия — это вроде как la douce France [16]? — Я тогда еще совсем не знал французского… — А я в школе учила. Отец настоял, он же в Индокитае безвылазно… А вот тут, справа, у тебя Восток такой Восток: ханство какое-то особое, на крокодила похоже формой. А сверху справа — родные ледяные просторы. Да? — Ну все-таки это мой мир! — запротестовал он, — не наш глобус! — Конечно. Твой мир. Твои границы. Враги нападают, ты отбиваешься. Всё так. Снаружи мир был большой и непонятный, в нем от тебя так мало зависело… А тут ты был маленьким богом. В этом маленьком своем мире, ясном, податливом и веселом. И это позволяло жить дальше. Да, Денька? — Надя, как… Он никому бы не позволил так говорить о своем Острове. А ей — как ей возразить? А она продолжала: — Скажи… а язык придумывал для любимой страны? — Нет, — как-то сам удивился он, — язык это потом, и уже не для Острова. Это постарше. — А мы с девчонками лет в десять придумали. Ну как язык — просто слоги и буквы переставляли. «Ай лае шука» — знаешь, что такое? — Ай, лает щука? — Ну что ты! Я ела кашу. Или вот: «Ыт лапи йач». — Ты пила чай! — Лейна енм ёще юча, — попросила она. — По… а как будут длинные слова? — Жапосталуй, — чуть помедлив, ответила она, — четные слоги меняются с нечетными, а когда слог непарный, он просто идет наоборот. Ну не язык, конечно, шифр скорее. — Линаюва! — Денису тоже понадобилось секунды две, чтобы перевести, — бете сновку? — Ченьо! — хохотала Надюшка. Вот теперь именно что Надюшка, его милая, нежная, всепонимающая Надюшка! — Чего разулся? — спросила она уже на обычном языке, когда и эта чашка была допита, — чтобы как я? — Чтобы как ты, — серьезно кивнул Денис, — я бы для тебя… — Что бы ты для меня? Надя встала. И теперь — взрослая, уверенная, знающая себе цену женщина. Как ей это удается? — Да я бы для тебя и штаны бы снял, — ляпнул Денис, сам краснея от сальной шутки. — Знаю, Денечка, — она была такой серьезной, какой никогда он ее не видел, — знаю давно, милый мой, солнечный мой мальчик. И потому пришла. — Я… — Ты их сейчас и снимешь, — кивнула она, а руки, руки с розовым маникюром потянулись к пуговице, — или еще лучше: я сама… |