Книга Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов, страница 46 – Винсент Ван Гог

А теперь позволь затронуть деликатный вопрос. Если я наговорил тебе неприятных вещей, в частности о нашем воспитании и родительском доме, это потому, что если мы стремимся к взаимопониманию и совместной работе, то обязательно должны быть честными и не бояться никого критиковать.

Я прекрасно понимаю: человек может так страстно любить кого-нибудь или что-нибудь, что ничего не может с этим поделать.

Ладно, не буду говорить об этом больше необходимого, чтобы избежать рокового разрыва между нами там, где необходимо объединение.

Наше воспитание и т. п. могут оказаться не настолько хорошими, чтобы у нас оставались иллюзии насчет него, и мы, возможно, были бы счастливее, если бы получили другое воспитание. Но если мы стараемся думать о чем-то положительном, стремимся что-то создавать и чего-то достичь, то должны уметь, не ссорясь, обсуждать совершившееся как таковое, если это неизбежно, пусть даже мы прямо коснемся Гупилей или своей родни. Да и обсуждения останутся между нами, и мы ведем их для того, чтобы лучше понять обстоятельства, а не свести с кем-то счеты.

Но если мы собираемся что-то предпринять вместе, каждому из нас очень важно укрепить свое здоровье, ведь нам надо пожить подольше, чтобы постоянно работать еще лет двадцать пять или тридцать. В наше время столько всего интересного, особенно если подумать, насколько вероятно, что мы застанем начало конца целого общества. В осени или в закате солнца есть бесконечная поэтичность, а в природе – душа и таинственное стремление, и то же самое ощущается сейчас. А в искусстве – да, искусство переживает упадок, если хочешь, после Делакруа, Коро, Милле, Дюпре, Труайона, Бретона, Руссо и Добиньи и кого угодно. Но этот упадок исполнен такого очарования, что можно ожидать появления множества поразительно красивых работ, которые, впрочем, и так создаются каждый день.

Мне невообразимо хочется попасть в Лувр, Люксембургский дворец и т. п., где все будет таким новым для меня.

Я всю жизнь буду сожалеть о том, что не побывал на выставке ста шедевров, выставках Делакруа и Мейсонье. Но есть еще столько всего, что можно увидеть! Это правда, что я, стремясь как можно быстрее научиться здесь всему, возможно, наоборот, мало продвигаюсь вперед, но чего ты хочешь – здоровье тоже отбросило меня назад, а когда оно, как я надеюсь, вернется ко мне, мои старания окажутся не напрасными.

Насколько я знаю, если запросить разрешение, то в Лувре позволят рисовать антики, пусть даже человек не учится в Школе изящных искусств.

Меня не удивит, если теперь, когда мысль о нашей совместной жизни приняла четкие очертания, ты будешь все больше недоумевать, почему мы до сих пор так мало бывали вместе – целых десять лет.

Ну да ладно, надеюсь всей душой, что теперь этому конец и ничего подобного больше уже не начнется.

Ты говоришь о квартире, но мне представляется, что это дороговато. Хочу сказать, лучше было бы подешевле.

Интересно, как мне будет житься в Нюэнене в эти несколько месяцев. Поскольку у меня там есть кое-какая мебель и поскольку там красиво и я знаю тамошние места, хорошо бы оставить за собой какое-нибудь помещение, хотя бы маленькое, – возможно, в таверне, куда я поместил свою мебель на хранение: иначе все пропадет, а мебель может еще пригодиться.

Когда возвращаешься в места, где жил раньше, порой бывает особенно много дел.

Пора заканчивать письмо, потому что я еще иду сегодня в клуб.

Продолжай думать о том, как нам правильнее всего поступить.

С дружеским приветом.

561 (452). Тео Ван Гогу. Антверпен, четверг, 11 февраля 1886, или около этой даты

Дорогой Тео,

обязательно должен сказать тебе, что на душе у меня станет гораздо спокойнее, если ты согласишься, чтобы я приехал в Париж, возможно, значительно раньше, чем в июне или июле. Чем больше я об этом думаю, тем более желательным мне это представляется.

Смотри сам: если все пойдет хорошо и я буду постоянно питаться как следует и т. п., что вовсе не само собой разумеется, то и в таком случае мне потребуется месяцев шесть, чтобы полностью вылечиться.

Но это займет намного больше времени, если я с марта по июль проживу в Брабанте в той же обстановке, какая окружала меня там в последние месяцы перед отъездом. А есть все основания ждать, что именно так оно и будет.

В настоящее время я чувствую себя невероятно слабым, и даже еще хуже, – таков отклик организма на нервное перенапряжение. Но это естественный ход событий, здесь нет ничего особенного.

Но если задача – жить более энергично, в Брабанте у меня все силы уйдут только на то, чтобы взять модель, заново начнется та же самая история, и сомневаюсь, что это будет мне на пользу. Тем самым мы свернем с выбранного пути. Поэтому разреши мне, пожалуйста, приехать раньше, если вдруг что. Я бы сказал, немедленно, если потребуется.

Если я сниму в Париже мансарду и привезу с собой ящик с красками и принадлежности для рисования, то, говоря о работе, смогу сразу же закончить самые безотлагательные вещи, в первую очередь этюды с античных гипсов, которые мне наверняка помогут, когда я пойду в мастерскую к Кормону. Рисовать я смогу или в Лувре, или в Школе изящных искусств.

И тогда мы могли бы, прежде чем обосноваться в той или иной новой квартире, получше все обдумать и обсудить.

Знаешь, я в крайнем случае готов поехать в марте в Нюэнен, чтобы посмотреть, как там идут дела, в каком настроении люди и смогу ли я найти модель.

Но если из этого ничего не выйдет, что наиболее вероятно, я сразу же по окончании марта хотел бы поехать в Париж и начать рисовать, например в Лувре.

Я много размышлял о твоем предложении снять мастерскую, но, мне кажется, было бы лучше, если бы мы подыскали ее вместе и, прежде чем поселиться вместе постоянно, попробовали пожить вместе временно; лучше, если я сниму для себя мансарду с начала апреля по июнь. Тогда к тому моменту, когда надо будет работать у Кормона, я успею снова привыкнуть к Парижу.

К тому же это поможет мне сохранять бодрость. Должен сказать, что, хотя я продолжаю заниматься в Академии, придирки тамошних преподавателей часто невыносимы для меня, потому что все они по-прежнему такие же злобные. Я же настойчиво стараюсь избегать ссор и иду своим путем.

Мне кажется, я напал на след того, что ищу, и нашел бы его, возможно, раньше, если бы рисовал с гипсов совершенно самостоятельно. Тем не менее я рад, что пошел в Академию, так как имею там отличную возможность наблюдать, что выходит, если начинать с контура. Ибо как раз это они делают систематически и как раз из-за моего нежелания поступать так же придираются ко мне. «Делайте сначала контур, у вас неправильный контур; я не стану поправлять рисунок, если вы будете моделировать прежде, чем основательно закрепите контур». Как видишь, все сводится к этому. А поглядел бы ты, какие плоские, безжизненные, скучные результаты дает такая система! Повторяю: я очень рад, что смог увидеть это с близкого расстояния. Давид или, хуже того, Пинеман во всей красе. Мне раз двадцать пять хотелось сказать им: «Ваш контур – всего лишь трюк», но я решил, что спорить смешно. И все же, хоть я ничего не говорю, я раздражаю их, а они – меня.