Книга Колдовской пояс Всеслава, страница 25 – Татьяна Луковская

— Чего попросишь, красавица? — наклонился он к Дуняше.

Юрий хмыкнул и отвернулся, опять заговорив с рыжим.

— Я Истому, того, что за нами гнался, в Витебске сейчас видела, — раздосадовано выдохнула Евдокия.

— Уверена? — сразу посерьезнел Горыня.

«Уверена ли я?»

— Да точно это он, носатый такой.

— Верно. Юрко сказать надо, — Твердятич подъехал к чернявому. Евдокия заметила, как напряглась у Юрия спина, как он тревожно оглянулся по сторонам.

Чернявый сам подъехал к девушке:

— Уверена? — тот же вопрос.

— Да, — отвела взгляд Евдокия. — Выходит, не смогли мы их обмануть?

— Выходит, — буркнул он.

— А что же делать?

— Нас много, отобьемся, — вклинился в разговор обо всем догадавшийся Прокопий.

— Мы не знаем, под чье крыло братья Куничи метят, — задумчиво ответил Юрий. — Если к здешним князьям решили податься, так ловить нас может вся полоцкая дружина.

В карих глазах была тревога, он совсем не походил на того веселого и самоуверенного Юрко, которого Евдокия уже так хорошо узнала.

— Будем поспешать. Они тоже люди, отдыхать нужно, не догонят, — рассуждал дед.

— Да как резво по следу бегут, уж я и сомневаюсь, а люди ли? — то ли в шутку, то ли в серьез произнес Юрий. — Ходу прибавить! — крикнул он дружине.

— Воям сказать нужно, — посоветовал Прокопий.

— Скажу, все равно дозор пускать, — Юрий натянул поводья, но вдруг низко склонился к уху Евдокии. — Чего ж меня первым не подозвала?

— Я хотела, да ты не поворачивался, — Дуня не собиралась оправдываться, но это как-то само собой получилось. — Тебе вон и дела до меня нет.

— Сама велела дружине не сказываться, — горячее дыхание обжигало ухо. — А от Горыни этого держись подальше, вот уж кто до девок охоч, наплачешься.

«Пока только от тебя плачу».

— Да, думаешь, мне сладко? — и Юрий поскакал прочь.

По правую руку где-то внизу широким вольным потоком текла могучая Двина. Отряд уходил на север.

Ехать спешно не получалось, дорога больше походила на лесную тропу, узкая, извилистая. Телега то и дело застревала в размытой дождями почве. Время от времени небо затягивали по-осеннему серые тучи, и тогда на головы и за шиворот начинал литься холодный поток. Приходилось останавливаться и пережидать непогоду. Вои кутались в мятли, лошади недовольно фыркали. Только на шестой день дружина, наконец, подъехала к Усвятам ^[52] и, минуя город, проследовала дальше на полуночь. Одно радовало, что дозорные, без конца посылаемые Юрием, так и не смогли обнаружить погони. Юрко сам несколько раз ходил в разведку и убедился — за отрядом никто не крадется.

— Может тебе почудилось? — настойчиво спрашивал он у Евдокии.

— Нет, это он был, — так же упрямо твердила Дуняша.

А лошадки шагали и шагали промеж суровых елей.

Юрий был холоден, подходил только по делу, называл Дуню исключительно Евдокией Яковлевной и лишний раз в ее сторону головы не поворачивал. Он казался совсем чужим. «Оно и к лучшему, — думала с кислым сожалением Дуня, — сама того хотела».

Другие вои вначале присматривались и вели себя с молодой вдовой настороженно. Но после того, как Дуняша взяла на себя готовку на привалах, состряпав свою ладную кашу, и добротно заштопала пару рубах, отношение к ней переменилось. Вои на перебой стали оказывать знаки внимания: то подбрасывали туес с ягодами, то предлагали свою мятлю от дождя, то делились румяным сухариком. Дуня старалась вести себя незаметно, от подарков отказывалась, ни с кем в разговоры не вступала и держалась особняком. Только с дядькой Прокопием во время долгих переходов она вела неторопливые беседы и то больше слушала словоохотливого воя, нежели рассказывала сама.

Телегу подбрасывало на ухабах, приходилось, чтобы не вывалиться, крепко держаться за борт и лавку.

— Ты уж прости, дочка, мягче не получается, — извинился Прокопий, когда колесо в очередной раз подпрыгнуло, переехав через вымытый дождем корень.

— Ничего, — улыбнулась Евдокия, потирая ушибленный локоть.

— А откуда твой батюшка нашего Юрку знал? — как бы между прочим поинтересовался дядька.

Дуня растерялась: «Что отвечать? Надо было заранее общую байку придумать», — она несколько раз жадно глотнула сырой воздух.

— Ну, мы его раненым в лесу нашли… давно уже… помогли, — попыталась она объяснить, как можно ближе к правде.

— А, так это когда Стоянова дружина в Полоцкой земле сгинула, — старый вой перекрестился, — вон, оказывается, кто кметя нашего выручил. Теперь понятно.

Дуня облегченно выдохнула.

— Вот уж спасибо батюшке твоему покойному, царствие ему небесное, — дядька опять осенил себя распятием, — единственный ведь сынок у родителей был, род на нем прервется, коли сгинет. Я ведь с его дедом в малой дружине у великого Всеволода в воях простых ходил. Да и дед его в княжьи терема не хаживал, это они сейчас взлетели, — Прокопий подмигнул, указывая на горделиво ехавшего впереди Юрия.

Евдокии и очень хотелось, и одновременно совсем уж не хотелось слушать о родне чернявого, она сама не могла понять.

— Дмитр — дед его к нам с епископом Николаем гречином ^[53] прибыл, в охране был. Послал во Владимирскую землю епископа этого из Киева сам митрополит, поезжай, мол, по воле моей паству окормлять.

— Да ведь всегда так было, — пожала плечами Дуня.

— А князь наш светлый Всеволод гречина этого не принял, мол, своего хочу епископа, и давай его выпроваживать.

— Гордец ваш князь, — нахмурилась Евдокия.

— Так князьям то положено, — невозмутимо продолжил дед, — в общем, не сошлись они. Митрополит Никифор воевать с князем Владимирским не стал, рукой махнул, гречина того в Полоцк к вам в епископы отправил, вот. А дед Юрки-то нашего с ним ехать не захотел, стал проситься к князю в малую дружину. Сам вдовый и сынок лет двенадцати при нем уж в отроках ^[54] ходил, смешной такой — раскосенький да чернявенький. Воевода добро дал, вот они у нас и осели. Понравилось Дмитру житье наше.

Дядька Прокопий придержал лошадь, объезжая яму.

— А Андрей уж больно шустрый был, — дед понизил голос, наклоняясь к Евдокии, — попортил дочь кметя княжьего. Ой, что тут началось, чуть парня не прибили. Мы его у себя в клети четыре седмицы прятали. А потом родня прознала, что девка брюхата, куда деваться, так и повенчали. Вот она Марфа Юрку нашего и родила. Ну, а тесть нешто зятя не пристроит? Стал Андрейка в гриднях боярских ходить, а по смерти тестя на место его и в княжью дружину старшую попал. Так вот. А уж этот, — Прокопий махнул на Юрия, — весь в отца, вылитый. Зажал девку Куничеву за конюшней, потискал, она и давай братцев умасливать, мол, за Юрку Половчанина желаю. А боярынька хороша, кровь с молоком. Вернемся живы, повенчаются, с боярами ростовскими породнится. Да княгине благочестием услугу какую оказал, князь небось отблагодарит. Пронырливы эти волынские, не то что мы, «лыченицы суздальские», коли не сгинут, быть им боярами.