Книга Под Золотыми воротами, страница 41 – Татьяна Луковская

Горяй меж тем встал, привлекая внимание, выпятил петушиную грудь и устремляя на князя горделивый взгляд, начал неторопливо говорить:

— Княже, мы, рязанцы, свою часть договора выполнили, ворога твоего изловили и пред светлые очи твои привели. Выполни и ты просьбу нашу смиренную — отпусти полонян вороножских, детушек к отцам и матерям. Загостились мы во Владимире, домой собираться надобно. Выдай мне полон, — при этих словах, «петух» с легкой усмешкой скользнул по Любиму.

— Нет! — выкрикнул Любим, давясь волнением. — Не отдавай ему полон, он посадника онузского ворог, половцам вороножцев продаст, чтобы боярам старейшим насолить. Мне наказывали только отцам детей воротить, я слово давал, что ущерба им не будет.

Князь удивленно приподнял бровь, по гриднице пошел гул.

— Что ворог я посадника, то правда, — со смиренным почтением поклонился Всеволоду Горяй, — да и как не быть против льстивого обманщика, старика из ума выжившего, что всеми силами за место посадническое держится, беды на край насылая.

— Лжешь! — прорычал Любим.

— Погоди, Любим Военежич, — осадил его Всеволод, — сядь лучше, меда пригуби с дороги.

Любим нехотя сел на предложенное ему место напротив князя.

— Так что там с посадником? — обратился Всеволод к Горяю.

— Он князя Ярополка прятал, желая Вороножское княжение создать и от рязанцев отойти.

— Да это ты хотел, прятал князя в Липице, а Тимофей Нилыч выдать Ярополка готов был, да не ведал, где ты его прячешь, — Любим не мог смолчать на такую наглую клевету.

— Я князя долго выискивал, а как нашел, так сразу привез, потому как понимаю, что рать суздальская от нашей Онузы и бревна не оставит. А тебя, воевода, — Горяй ткнул пальцем в Любима, — посадник дочкой своей соблазнил, чтобы ты про долг князю своему забыл, — по гриднице опять пошел удивленный гул, «петух» выдержал паузу, привычно выпячивая грудь и немного откидывая назад голову, а потом продолжил: — Ты Ярополка не больно-то искал. А девка — невеста моя, честь по чести засватанная, а мне смертельную обиду нанесли, отобрали у меня голубку, чтобы тебя подкупить.

— Не была она тобой засватана, отказ тебе был! Никто меня не подкупал, — Любим не мог усидеть на лавке и поднялся во весь рост.

Он понимал, что надо продумать оборону с холодной головой, но ника не мог успокоиться и продолжал горячиться все сильней и сильней, что было на руку противнику.

— Я ж об том и толкую, что ты из-за девки Ярополка не искал, а время тянул, — и бровью не повел Горяй.

— То правда, — подал голос невесть откуда взявшийся Якун, Любим и не заметил, как ушлый сотник успел просочиться в терем.

— Говори, — благостное выражение слетело с лица Всеволода, он перевел тяжелый взгляд с Горяя на Якушку.

— Да чего говорить, — пожал плечами Якун, комкая в руках шапку. — Я ему говорил — град приступом взять, хвост им прищемить, а он девок похватал да сиднем сидел. А посадник к нему по ночам тайком приплывал и речи вел, думали — я сплю да не вижу.

Только теперь до Любима стал доходить размер надвигающейся угрозы. Вдвоем его враги пели складно и очень слаженно.

— Я без толку людей не хотел губить, они бы мне и так Ростиславича выдали, просто подождать надо было немного.

— Лет пять, — вставил Путята, и снова его поддержали пьяным гоготаньем.

— Я не хотел губить людей, мирно уладить все хотел, — упрямо повторил Любим. — Княже, нельзя ему полон отдавать, нельзя! Особенно Марью.

— Марью? — снова прищурил левый глаз князь, к нему возвращалась прежняя веселость.

— Дочь посадникову. Погубит он ее.

— Я ей зла не желаю, она за отца не в ответе, — опять с преувеличенным смирением поклонился Горяй, — я женюсь на ней.

— Тимофей меня с ней благословил, она моя невеста. Я тебе, аспид, ее не отдам! — заревел Любим, багровея от ярости.

Если кто-то и дремал до этого, разомлев от хмеля, то теперь все разом протрезвели и с нескрываемым удовольствием разглядывали новоявленных женихов.

— Я же говорил, он вместо того, чтобы волю князя исполнять, за девками бегал, — не преминул поддеть Якун, — а сам девку непотребную к себе водил, при невесте-то.

— Ты сам с ней развлекался, — огрызнулся Любим.

— Ой, Любимка — Любимка, — покачал головой Всеволод, пряча в бороде усмешку. — Значит оба женихи?

Любим с Горяем испепеляли друг друга ненавидящими взглядами.

— А покличьте-ка сюда эту ладушку, кто ее жених и выспросим?

— Нет! — выкрикнули одновременно оба жениха.

— А чего ж нет? — приподнял бровь князь.

Любим не хотел, чтобы над Марьей потешалась пьяная толпа, как сейчас измывалась над ним, смехом сопровождая каждый его протест. Ему надо лишь одно — защитить любимую от Горяя, но как объяснить это князю?

— Я крест могу поцеловать, что ее родители нас благословили, и что князя беглого я не покрывал, а изловить пытался… как мог, пытался.

— Ведите полонянку, — не обращая внимание на слова Любима, приказал князь, — и из попов покличьте кого — крестное целование принимать, лучше отца Феофана.

Любим как встал, так и стоял под веселыми взглядами, даже те, кто ему сочувствовал, не могли скрыть удовольствия от разворачивающегося действа. Какие там скоморохи, кому они нужны с их дудками! «Ну, не должна же она выбрать Горяя, разве она не понимает, чем это ей грозит, а ее отцу? — Военежич нервно сжал челюсти. — В том-то и дело, что не понимает, я ведь ей про разговор с Отрадкой не поведал. Меня она презирает». Стало нестерпимо душно, Любим поправил горловину свиты.

— Да ты выпей, выпей, жених, — ухмыльнулся князь.

Любим до дна осушил поданную ему чашу.

Марья вошла с горделивым спокойствием, в больших серых очах то же выражение, что в первую встречу у коней, — взгляд готовой на страдания праведницы. От встречи с пьяной княжьей дружиной она не ждала ничего хорошего. Любим невольно погладил рукоять меча, ради «своей курочки» он поднимет руку и на князя.

При появлении незнакомой девы гости поутихли, лишь приглушенно перешептываясь. «Хороша», — слышалось из разных углов. А Марья действительно была хороша в своем отстраненном безразличии, в холодной красоте ледяной девы, и только Любим знал, какие страсти бушуют у нее внутри. От него она уже не могла укрыться броней показного равнодушия.

— Так ты и есть дочь посадника вороножского, — молодым задорным голосом произнес князь, глупо улыбаясь.

— Я дочь посадника онузского Тимофея Нилыча, — полетел звонкий голосок.

Князь опять расплылся в улыбке.

— А скажи, Марья Тимофевна, видела ли ты беглого князя Ярополка? — как бы невзначай расслабленно произнес Всеволод.

— Видела, — спокойно ответила Марья, не отводя взгляд.