Книга Ушастый призрак, страница 17 – Татьяна Матуш

— Молодец, девка, — вырвалось у хозяйки.

— А то, — кивнула я.

— Соня лучше. Эта рыжая немножко излишне пряма, нет в ней изящества, — никто не заметил, что в комнате появилась мама. Она стояла, прислонившись к косяку и смотрела на меня с мягкой улыбкой, вытирая руки пестрым кухонным полотенцем.

— Да Соня-то, понятно, лучше всех, — пропела я, — и румяней, и белее... Подожди, выйдет из декрета, еще налюбуешься на нее по ящику.

Врач, меж тем, похоже, узрел за спиной у рыжей Спасителя. Даже рот дернулся:

— А вот и наша дорогая гостья из Швейцарии, госпожа Елена Нери, президент международного благотворительного фонда: "Сердца навстречу". Она приехала, чтобы поддержать нас в эти тяжелые дни... в том числе и материально.

— Вот уж ляпнул, так ляпнул! — восхитилась хозяйка.

Рыжая развернулась со своим микрофоном быстрее любого флюгера.

Камера выхватила женщину без возраста. Ей могло быть и двадцать, и сорок. Тонкое лицо с резковатыми, но очень гармоничными чертами стоило приложить как сертификат к тому хирургу, который ей его сваял.

Очень короткая и очень пушистая стрижка. Дама смотрелась таким очаровательным одуванчиком: тонкая шея, яркий шарфик модного цвета "лосось", разлетевшаяся челка... в аккуратненьких мочках ушей искры немаленьких бриллиантов.

— Надо же, швейцарка, а по-русски чешет почти без акцента, только "р" у нее помягче и "а" похожа на "э", — хозяйка оглянулась, приглашая маму в свидетели. — Эй, Юля! Юлька, ты чего? Кирюша, скорее...

Я бы не успела. Никто бы не успел — настолько стремительно побледневшая мама сползла по косяку.

Призрак даже не прыгнул, а плавно и вроде бы даже не особо торопливо переместился к дверям и, подхватив маму на свой могучий загривок, аккуратно придержал зубами за воротник.

— Ну и что это было? — хмуро спросила я, массируя ей виски.

— Ничего, — она упрямо сжала губы, — просто переволновалась.

— Ага, — я переглянулась с псом, получила в ответ такой же скептический взгляд. — Верю сразу и навсегда. Лучше скажи, что это за коза, вся физиономия в подтяжках? Чем и куда она тебе не угодила? Вроде правильная миллионерша, благотворительностью занимается.

— Мне просто стало плохо, — мама отвернулась к стене и я с досадой сообразила: интервью окончено. Разговорить ее не могла даже Соня, а уж у той хватка была акульей.

— Елена Нери, — я покатала имя на языке. Ничего не вспоминалось, ни рядом с мамой, ни по отдельности. Никогда в жизни я не видела и не слышала эту женщину.

— Кирюш, — тихонько попросила мама, — Не лезь в это дело, а? Не подходи к ней. Беда будет.

— С тобой? — уцепилась я.

— Со всеми, — непонятно отозвалась мама и тихонько вздохнула. — Не буди лихо, пока оно тихо, а... Пожалуйста. Дай мне слово, прямо сейчас.

Вот ведь! Посмотреть — так фиалка нежная, в чем душа держится. А как прижмет — ощущение, что в медвежий капкан попал.

— Не полезу, — заверила я. И даже пальцы скрещивать не стала. Ведьме врать можно, чуть ли не богами разрешено.

...В небольшом закутке, между сараем и забором, на старой колоде разложила три новеньких, блестящих гвоздя. Удачно, что солнце во второй половине дня тут.

"Был ты гвоздь железный, для многих дел полезный. Станешь — золотой, особый, не простой. — Солнечный луч упал на полированные бока крепежных изделий, самых обычных, не серебряных, из магазина "Петрович". Это я сейчас, своим заговором, делала их необычными. — Пока ты вбит, никто моей семье не повредит".

— Семье? — спросила тетка Оксана, — не дому?

— Так надежнее. Защищать нужно не стены, а людей. Боитесь?

— Была бы дура, если бы не боялась.

— Зря. Это не нойды, это свои. А со своими... всегда можно договориться. А хотите, я вас в род введу, чтобы под защиту попали?

Хозяйка опешила, даже слегка попятилась, ступив в крапиву босыми пятками. Обожглась, выскочила — и все это, не отводя шального взгляда.

— Не шутишь?

— Такими вещами? Никогда бы не посмела.

— Я ведь, — тетка Оксана смутилась, даже глаза прикрыла, — вообще никак с Ней не в родстве. Замуж за местного парня вышла, но не родила ему. Значит, род не принял.

— Значит, проблемы были по медицинской части, — спокойно возразила я, — а больше ничего это не значит. Если род не принимает, то это железно. Все ворота и калитки запираются. И такого предложения вы никогда бы не получили. Мне б и в голову не пришло его сделать — так это работает.

Она еще колебалась, когда я подошла, взяла за руку и, уколов гвоздем свою и ее ладони, быстро соединила:

— Вода с водой встречаются, руда с рудой венчаются

Да не брачным венцом, а сестрицыным кольцом.

Прими мать-вода каплю малую,

Сестру мою названую, Оксану...

Зажигалка у любой ведьмы всегда с собой, хотя курящих среди нас почти нет. И не потому, что вредно, а потому, что огонь чтим. Для ерунды его вызывать — обида будет. А своих обижать нельзя. Да и к чему? Можно подумать, чужих мало.

Я подпалила горсть сухой травы, прямо на ладони. Взглянула на Оксану. Та обтерла руку о джинсы и — сунула прямо в огонь. Не пробуя, не медля. Вообще без башни тетка! Но огонь лизнул ее меж пальцев, коротких, с криво обрезанными ногтями, словно поцеловал.

— Вот так, сестрица, — я отряхнула с ладони остатки костерка и хихикнула, — а говорила — род не принимает. Поменьше мистики, побольше практики.

— Выходит, правду дед говорил, ты кровь от крови Её.

— Её?

— Гайтанки.

— Может и так, — я пожала плечами, — кто теперь скажет. Давно дело было, ни в каких архивах правду не откопаешь. Да и горели эти архивы весело и ярко. Пойдем, работу доделаем.

Оксана кивнула. И тоже рассмеялась:

— Учудила ты, Кира. Какая я тебе сестра? Чуть ли не втрое старше...

— Ну уж какая есть, на базар не несь, — фыркнула я, — по-другому никак было. Матерью я тебя назвать не могу, у меня и мама и бабушка живы. Только сестрой.

— Молоток в кладовке. Вколачивай по самую шляпку, косяков не жалей. Чует у меня тот самый задний орган, пригодятся.

— Да, — покивала я, — Задний орган — штука серьезная. Если подумать, так на него столько всего завязано: и лечение, и учение, и поиск приключений... Ноги у всех оттуда растут, а кое у кого и руки. А некоторые личности этим органом даже думают.

Солнце катилось за край окоема, рыжее, как волосы той незнакомой репортерши. Крапива шептала что-то ободряющее. Призрак трусил рядом, а на заборе, почему-то нашем, сидел петух Дартаньян и смотрел на дорогу, словно нес дозор.