Книга Леди в озере, страница 75 – Лаура Липман

День благодарения пришел и ушел, на редкость теплый, целых шестьдесят шесть градусов ^[130]. В Нью-Йорке из-за не по сезону высоких температур город окутал темный смог, который рассеялся только с приходом холодного фронта. К последнему воскресенью ноября погода вернулась к норме, и температура опустилась до величин, обычных для поздней осени. Но в квартире Мэдди на третьем этаже всегда было тепло, и потому она продолжала спать с приоткрытым окном.

Она не спала, когда послышался шум поднимаемой рамы – поскольку еще не было даже десяти часов, – но решила притвориться, будто спит.

Однако Ферди не лег в кровать, как делал обычно. Попритворявшись минуту или две, она открыла глаза и увидела, что он одет не в полицейскую форму. На нем были свободные брюки, рубашка и свитер с треугольным вырезом. Волосы стали длиннее – они росли в стороны и вверх, а не вниз – и выглядели хорошо. Он был похож на того боксера, чья фотография была недавно в газетах. На ней боксер танцевал в Лондоне с какой-то привлекательной актрисой.

– Я же говорил тебе, чтобы ты не открывала на ночь это окно.

– Здесь так жарко. – Она скинула с себя одеяло, радуясь тому, что надела красивую ночную рубашку.

– Ты была весьма занята.

– Да, пожалуй. – Она засмеялась, не желая тратить время на разговор. И протянула к нему руки. Но он продолжал стоять у окна.

– Ты обещала, Мэдди. Обещала ничего не писать.

– Я обещала, что не стану писать ничего, основанного на том, что рассказал мне ты. И не стала.

– Может быть, те, кто читает газеты, и верят, что ты отправилась к ней, чтобы – как ты выразилась – поговорить как мать с матерью. Но в полиции никто не купился. Там поняли, что тебе кто-то сказал. И сразу смекнули, что я. – Он замолчал. – И что между мною и тобой что-то есть.

– Но как…

– Какой-то другой коп видел, как я уезжал от тебя на патрульной машине. За это меня и прищучили. Не за то, что я тебе сообщил, а за то, что без разрешения брал патрульную машину. Меня и моего друга из полицейского гаража, который давал мне по ночам тачки. Ты когда-нибудь задавалась вопросом о том, как я добирался сюда, Мэдди? Тебе известно, где я живу, как далеко это отсюда и что поздно ночью автобусы не ходят?

– Ты никогда не хотел говорить о себе.

– Возможно, ждал, чтобы ты сама спросила.

Она пыталась задавать ему вопросы, это уж точно. Но он всегда уходил от ответов. Разве нет?

– Я думала, ты женат.

– Нет, не женат.

– Что у тебя есть другие женщины.

– Не стану лгать – были. Поначалу. Но потом… Мэдди, я люблю тебя.

Ей было нечего на это сказать.

– Насколько я понимаю, это твой ответ. Ты не любишь меня.

– Люблю, Ферди, но ты должен понять – это невозможно.

– Потому что я черный.

И да, и нет. Противозаконно, потому что черный. А невозможно, потому что был моложе. А также потому, что коп, а она Мэдлин Моргенштерн-Шварц, и она не всегда будет на побегушках. Она могла бы появиться на людях – Мэдди перебрала в уме черных мужчин, занимающих видное общественное положение, – с Сидни Пуатье ^[131], Эндрю Янгом ^[132], Гарри Белафонте ^[133]. Но Фердинанд Плэтт? Нет, это невозможно по многим причинам, и раса лишь одна из них. Так ведь?

– Дело не в этом.

– Знаешь, какой день был для меня самым счастливым в этом году? Когда я находился рядом с тобой на бейсбольном матче. Хоть и не мог взять тебя за руку или обхватить талию. Некоторые люди понимали, что между нами что-то есть – я видел по их взглядам. Нам удалось обмануть большинство людей, но не всех. Я был так горд тем, что мы с тобой вместе. Я люблю тебя, Мэдди.

Она не могла вернуть ему этих слов, хотя это было так просто и было правдой. Они не наложили бы на нее никаких обязательств, однако она все равно не могла их произнести, даже в прошедшем времени.

– Кажется, я больше не хочу становиться ничьей женой, Ферди. Не хочу тебя потерять, но и себя саму тоже.

– Ну а я потерял свою работу, – сказал он.

– За использование патрульной машины?

– Мне позволили самому уйти в отставку. Я мог бы остаться, но путь в детективы мне был бы закрыт. Из-за меня едва не погиб штатский.

Мэдди не сразу поняла, что штатский, о котором он говорит, – это она сама. Подняла ночную рубашку и показала ему бугристый шрам, затем сняла ее.

– Мэдди…

– Прости меня, мне так жаль. Жаль, что ты потерял работу. Жаль… – Она не могла сказать, о чем еще жалеет. Ей было жаль Томаса Ладлоу, жаль отца Клео. Жаль, что мать Клео никогда не узнает: ее дочь жива. Жаль даже Шелла Гордона, который лишен возможности выразить то, чего действительно хочет, и который к тому же достаточно подл, чтобы и другим отказывать в том, чего не может получить сам. Жаль Летишу, умершую и не оплаканную, оставшуюся в истории в качестве легкомысленной девицы, которая сбежала с мужчиной, и больше от нее ни слуху ни духу. Жаль миссис Тэйлор, живущую в красивом доме с мужчиной, который любил другую. А еще детей Клео.

Но больше всего ей было жаль саму себя. Потому что, подобно Изикиелу Тэйлору, ей выпал шанс опять обрести настоящую любовь, но не хватало смелости воспользоваться им.

– Нам вообще не следовало начинать, – сказал Ферди.

– Кольцо никто не крал, – призналась она. – Я просто хотела получить выплату по страховке.

– Знаю, – ответил он. – Я рассказал тебе о Томасе Ладлоу, потому что мы думали, что это остановит тебя. Шелл сказал Томми признаться, чтобы остановить тебя.

– Знаю, – сказала она, хотя это было не так.

Он лег в ее кровать, лег в последний раз, и впервые остался до рассвета. Мэдди проводила его до двери дома и поцеловала на прощание перед собором и на виду у всех тех, кто проходил по Малберри в семь утра.

А затем пошла на работу.

– А теперь о нашем ораторе. Мэдлин Шварц работает в «Бикон», где ее карьера началась в шестьдесят шестом с рассказанной от первого лица леденящей истории о том, как она едва не погибла от рук Анджелы Корвин, которую в конечном итоге признали виновной в убийстве Тэсси Файн, еврейской девочки, убитой в зоомагазине, где работал сын Анджелы Корвин. Стивен Корвин был приговорен к смертной казни за его роль в этом преступлении, но казнь была заменена на пожизненное заключение, когда в семьдесят втором Верховный суд отменил большую часть законов о смертной казни. Шварц начала работать в «Бикон» в качестве журналиста широкого профиля, затем освещала работу городских властей и законодательного собрания штата, но наибольшую известность ей принесла ее работа в разделе «Образ жизни»: сначала писала общие заметки, потом вела колонку. В семьдесят девятом году стала финалисткой Пулитцеровской премии в очерковом жанре.