Книга Шкаф с кошмарами, страница 82 – Олег Кожин

Я сделал ей предложение в Венеции. На старом каменном мосту, стоя на колене, изнывая от пошлости происходящего, протягивал кольцо, утопающее в бархатной коробочке. Под нами проплывали гондолы. Туристы, глядя на нас, аплодировали и поздравляли на разных языках. Я навсегда запомнил равнодушное вечернее небо Венеции, затхлый запах медленно текущей по каналу воды и эти искренние аплодисменты абсолютно незнакомых людей.

Ира с улыбкой приняла кольцо. А когда я, переполненный восторгом, поднялся с колен, швырнула его в лицо заходящему солнцу. С неслышным всплеском три тысячи долларов пошли ко дну. И вместе с ними туда опустилось мое окаменевшее сердце. Я помню, как смолкли аплодисменты и подбадривающий свист и над каналом поплыла неловкая тишина, прерываемая лишь плеском весел. Помню, как Ира повернулась ко мне и звонко воскликнула:

– Это чтобы вернуться сюда еще раз!

Она подошла близко-близко, взяла меня за руки и шепнула:

– Нам ведь хорошо вместе и без этой чепухи, правда? Давай не будем все усложнять?

Я кивнул и улыбнулся. Она решила, что я все понял и принял, и улыбнулась в ответ. А я просто представил, каким прекрасным станет ее тело, растворенное в кислоте…

Не желая откладывать в долгий ящик, я стал готовиться сразу по возвращении. Это было в минувшее воскресенье. Я высвободил время, купил новый молоток с удобной резиновой ручкой, привез недостающие химикаты. Вечером, когда Ира приехала ко мне на ужин, в пластиковой ванне уже плавали останки всех моих жертв. Обычно я заливаю кислоты, чтобы только-только скрыть тело, но в этот раз наполнил ванну на три четверти. Особый случай подразумевает особый подход, не так ли?

Когда мы спустились вниз, Ира сморщила носик и недоуменно поинтересовалась, что это за жуткая вонь. Вытяжка не справлялась. Я дождался, пока Ира разденется, разделся сам, а когда она, улыбчивая и сияющая, повернулась ко мне, ударил ее в живот и втолкнул в комнату с прозрачными стенами. Ира упала на колени, хватая ртом воздух и кислотные испарения. Пока ее терзал удушающий кашель, я натянул респиратор, стиснул в руке молоток, вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Я ломал ее так долго, как никогда и никого до нее. Она кричала. Она билась худеньким плечиком в запертую дверь. Выла, проклинала меня, умоляла, клялась, что выброшенное кольцо – это просто глупая шутка. Могло ли это остановить меня? Нет. Секс, каким бы восхитительным он ни был, можно прервать в любой момент. Но прервать таинство лишения жизни? Это выше человеческих сил. Удар – и на загорелой коже расцветает лиловатый кровоподтек! Звонко хрустят пальцы, челюсть, ключица! Я впервые был близок с Ирой, близок по-настоящему.

Когда я загнал Иру на край ванны, силы покинули ее. Адреналин недолго компенсировал потерю крови и усталость. Я подошел к ней, медленно-медленно. Боёк молотка с громким треском проломил Ирин череп. Моя любовь, женщина, с которой я мечтал прожить всю жизнь, тихо ахнула, как от оргазма. Я чувствовал горячее дыхание на ключице, чувствовал, как стекает по рукоятке молотка чужая жизнь. Я обнял Иру в последний раз, прижимая к груди дорогое окровавленное тело. Член мой упирался ей в бедро, толчками изливая семя. Я застонал, вжимаясь респиратором в окровавленный рот моей умирающей любви.

Вкус соли. Запах меди. Ощущение всемогущества.

Ира полетела в кислоту.

Откуда в слабых остывающих пальцах осталось столько силы? Они вцепились в меня, потянули за собой, и я сам нырнул в жидкую могилу, которая столько раз скрывала мои жертвы. Я едва успел зажмуриться и набрать воздуха в легкие. Кислота сомкнулась над нами бесшумно, ничуть не возмущаясь, что вместо одного тела предстоит переварить два. Не в силах вырваться из мертвой хватки, я барахтался на дне ванны, слепой, задыхающийся, перепуганный.

Наконец Ирины пальцы разжались, выпуская меня на поверхность. Я сорвал промокший респиратор, жадно вдохнул насыщенный химикатами воздух, но тут же закашлялся. Спазм скрутил меня в узел, и я едва не упал вновь. Кое-как совладав с кашлем, я в панике нащупал борт ванны – и замер…

Кислоты не было. Ни жжения, ни стекающих по лицу капель, ни холодящих объятий едкой жидкости. Только липнущий к телу влажный воздух подвала. Кожа моя была сухой, а голые стопы ощущали прохладу пластика. Все еще не понимая, что происходит, я провел пальцами по лицу. Кожа отчетливо скрипнула. Тогда я решился открыть глаза… и тут же пожалел об этом.

Ванна оказалась пустой. Вернее, там, где стоял я, не осталось ни капли. Последние крохотные ручейки стремительно бежали к противоположной стенке, туда, где, возвышаясь надо мной на добрые полтора метра, закручивался жидкий смерч. В бурлящем вихре кипели жуткие ингредиенты, клыки, когти, куски шерсти и плоти. То тут, то там, точно гигантские ложноножки, вырастали конечности, мужские и женские руки, собачьи лапы, прозрачные щупальца. И повсюду были глаза. Карие, синие, черные, зеленые, они не мигая следили за мной. Я знал эти взгляды, и, самое чудовищное, они узнавали меня! А когда в круговерти глаз возникло бесстрастное лицо Иры, я заорал что было мочи.

В один прыжок я выскочил из ванны и бросился бежать. Не знаю, как мои дрожащие руки совладали с замком, но я вырвался из подвала, взлетел по ступенькам и кинулся прочь из дома. В чем мать родила я мчался по дороге, а спину мне все сверлил этот чудовищный взгляд многоглазого нечто. Встречные машины сигналили мне, редкие пешеходы расступались, а я бежал, и кричал, и захлебывался рыданиями. Таким меня и подобрала патрульная машина…

* * *

– Предположим. На секунду примем на веру все, что вы сейчас наговорили. – Следователь устало провел рукой по лицу. – Если все это действительно так, то почему? Почему именно Савельева стала катализатором этого… гммм… процесса?

Он вновь отстраненно поковырялся ногтем в зубах.

– Не знаю, – честно ответил я. – Мне кажется, Ира здесь ни при чем. Думаю, катализатором стало мое семя.

Я истерично засмеялся.

– Чудовище породило чудовище – это так логично, черт возьми! Ирочка, как бы я ее ни любил, всего лишь очередная жертва, слишком ту…

Я споткнулся, не закончив предложения. Хотелось закричать, завыть, хотя бы замычать, но ни звука не сорвалось с моих трясущихся губ. Зад прирос к стулу. Этого не могло произойти, но происходило прямо здесь и сейчас.

Следователь ухватил двумя пальцами свой передний резец. Старательно расшатал, туда-сюда, и выдернул, легко, как из паза вынул. Мгновение он оценивающе осматривал зуб, затем обсосал его, слизывая капельки крови, и уложил на стол передо мной. Белая кость на серой столешнице смотрелась как нарисованная.

– Знаете, – прошамкал следователь, раскачивая следующий зуб, – несмотря на всю нереальность вашей истории, отнеслись мы к ней достаточно серьезно. Даже отправили опергруппу в ваш загородный дом. Вот только не нашли ничего.

Вырванные зубы ложились на стол кривым заборчиком. Следователь улыбнулся, широко, так, чтобы я видел, как из размякших десен прорастают желтые собачьи клыки. Нижняя челюсть съехала набок, к виску, и там начала вытягиваться, обрастая вторым рядом зубов. Обвисшие щеки заколыхались, потекли, сливая короткостриженую голову с покатыми плечами. И глаза. Они меняли свой цвет так стремительно, что меня затошнило. А может, виной всему был удушливый запах нездорового желудка, ползущий по допросной. От рук следователя протянулись толстые прозрачные жгуты, крепко перевив мои запястья. Кожу защипало едкой кислотой.