Книга Игры сердца, страница 49 – Анна Берсенева

Все, что происходило между ними, было долгим, как летний день, их соединивший. Поцелуй, прикосновенье, скольженье вдоль, снова поцелуй, объятье, сплетенье рук и ног, общий вздох, вскрик – и соединенье совершенное, сильное, мгновенное, пронизывающее долгим, друг в друга, ударом!..

Она и не думала, что мужчина может отдаваться любви вот так – забыв себя, ничего для себя не оставляя. Для мужчины близость с женщиной была прежде всего удовольствием, это Нелька давно уже поняла, и это казалось ей само собой разумеющимся. В конце концов, ведь мужчины и женщины разные во всем, и в любви тоже, и различие в любви как раз и проявляется в том, что мужчина получает удовольствие, а женщина его дает, но таким образом и сама его получает, то есть для нее любовь тоже удовольствие, конечно, но совсем другое, и поэтому…

И все это оказалось вдруг совсем не так.

Все совсем иначе оказалось в любви. Оказалось, что в ней оба только отдают, не думая ни о чем, ничего для себя не ожидая. Нелька просто не знала до сих пор, что это не бывает по-другому, что только в таком вот безмысленном неожидании ничего для себя и заключается настоящее счастье.

И когда Даня поцеловал ее – уже после того как сотрясалось на ней все его тело, после того как лежал он потом замерев, уткнувшись лбом ей в плечо, – когда он поцеловал ее после всего этого, нежности в его губах было не меньше, чем в момент его нетерпения, его страсти, его желания.

Его желание было удовлетворено, но любовь его не стала меньше.

Это было так странно и так хорошо, что Нелька засмеялась.

Он не спросил, почему она смеется, вообще ничего ей не сказал – лег рядом и положил ее голову себе на плечо. Нелька еще немного посмеялась ему в плечо, но ей жалко было не видеть его глаз, и она подняла голову.

– Ты на Давида похож, – сказала она, разглядывая его лицо. – Микеланджеловского. Я еще тогда поняла, три года назад. Когда ты меня в институт проводил. Я тогда сидела в классе, где слепки, смотрела на Давида и плакала. Потому что он на тебя был похож ужасно.

Вертикальная Давидова морщинка между Даниных бровей тут же исчезла. Он расхохотался.

– Микеланджеловский Давид, насколько я помню, голый, – проговорил он сквозь смех. – Даже без фигового листочка. Как же ты сходство между нами определила? Мы же с тобой тогда расстались как полные придурки! Даже не поцеловались толком, не то чтобы раздеться.

– Я тогда только лица сравнивала, – объяснила Нелька. И, окинув Даню быстрым взглядом, добавила: – Но и в целом ты похож, теперь-то уж видно.

Он лежал перед нею, закинув руки за голову, и тело его казалось ей таким прекрасным, что она боялась зажмуриться, глядя на него. Да оно и действительно было прекрасным: волшебные пропорции микеланджеловской скульптуры повторялись в Данином теле абсолютно, это Нелька, несмотря на свой ослепляющий восторг, видела профессиональным взглядом.

– Неля, – глядя в потолок, проговорил он, – что мне делать? Я завтра вечером уезжаю.

– Куда? – не поняла она.

– Я же тебе сказал, что документы на выезд подал. Три года назад не отпустили, а теперь вот соизволили.

– На какой выезд? – по инерции спросила она. И сразу же вскрикнула: – Как уезжаешь? Совсем?!

Она села, посмотрела на него, пытаясь поймать его взгляд.

– Совсем. Оттуда не возвращаются.

Он усмехнулся – невесело и по-прежнему не глядя на нее.

– Откуда – оттуда?

– Неважно откуда. Из-за границы. Из-за любой границы сюда мне уже не вернуться.

Это была правда. Те редкие люди, которым удалось уехать за границу по израильской визе – про другие случаи Нелька не слыхала, – не возвращались никогда. Хотя нет – знала она про другие случаи: ее же отец исчез за мертвой чертой под названием «государственная граница» еще в конце войны, и с тех пор они с Таней не то что не видели его, но даже писем от него не получали. Может, его и в живых уже не было – узнать это не удалось даже Тане со всей ее настойчивостью.

Нельке показалось, что кто-то взял ее за горло стальной рукою. Она отвернулась. Она не могла произнести ни слова. Да и какие тут слова? Все у него уже решено, это же понятно. Его мама поехала проститься с сестрой. А он прощается сегодня с нею…

Даня вдруг резко сел на кровати, взял ее за голые плечи и развернул к себе лицом.

– Неля, поедем со мной! – сказал он.

Он не сказал это даже, а выдохнул – как жизнь. Вся его жизнь взметнулась вихревым облаком и замерла в ожидании.

«Но как же – с тобой? А виза? Или что там – паспорт заграничный, или что еще? У меня же ничего нет, я даже не знаю, что вообще надо! И кто же мне все это даст? Да разве они разрешат тебе увезти кого ты захочешь!»

Эти мысли пролетели в Нелькиной голове мгновенно; ровно секунду занял их полет.

В следующую секунду она сказала:

– Если ты этого хочешь, я поеду с тобой.

Она слышала свой голос как будто со стороны. Голос звучал ровно, ясно, безмятежно даже.

Даня молчал, смотрел в ее глаза. И что было в его взгляде!.. Не знала Нелька таких слов, которые могли бы это назвать. Но все, что он чувствует сейчас, она знала так, как если бы он произносил это вслух и она бы это просто слышала.

– Я этого хочу, – проговорил он наконец таким же, как у нее, голосом, ясным и ровным. И, опустив ноги на пол, сказал: – Пойдем.

– Куда? – засмеялась Нелька. – На самолет?

– Самолет завтра вечером. В загс пойдем.

– Дань, но нас же до завтрашнего вечера не распишут, – сказала Нелька. – Это даже я знаю. Они там три месяца дают на размышления. И тем более у тебя же, наверное, уже и паспорта советского нету.

– Распишут.

Решимость смешивалась в его голосе с отчаянием. Конечно, он не мог не понимать, что договориться с сотрудниками загса, чтобы те немедленно зарегистрировали брак, да еще в такой вот ситуации, то есть при отсутствии необходимых документов, – это посложнее будет, чем договориться с грузчиками в гастрономе, чтобы они продали с заднего крыльца халву.

– Ну, пошли.

Нелька тоже спустила ноги на пол, нащупала под кроватью свои босоножки.

– Подожди. – Даня взял ее за руку, притянул к себе, обнял и произнес прямо ей в висок: – Нель, я тебя люблю. Я не знаю, что со мной было бы, если б ты не согласилась.

– Ничего бы с тобой не было. – Она высвободилась из Даниных объятий и поцеловала его в нос. – Я бы согласилась потому что.

«Я тебя люблю… люблю…» – только эти его слова звучали у нее в голове, смешиваясь с ее ответными, теми же самыми, словами.

Ей казалось смешным, что он мог думать, будто она не согласится уехать с ним. То, что она чувствовала к нему, оказалось так просто, так ясно! Нелька даже не подозревала, что способна на такие простые чувства.