
Онлайн книга «Игры сердца»
– Нет. Я поэт. – А!.. Вон оно что. Это хоть немного объясняло ее поведение: значит, она все время придумывает стихи, то есть уверила себя в том, что должна их придумывать, оттого и рассеянность. – Поэтому я все время думаю, – словно подслушав его мысли, сказала Северина. Ему уже не казалось удивительным, что она слышит его мысли. – Вернее, не столько думаю, сколько слушаю. – Что слушаешь? Голос Бога? – усмехнулся Иван. Самомнение художников было ему хорошо известно. Вряд ли поэты в этом смысле от них отличались. – Не знаю. Я слушаю свой голос, а отчего он у меня такой, не знаю. Если бы кто-нибудь другой позволил мне слушать себя так же, как я сама позволяю себе слушать себя саму, то я слушала бы этого другого бесконечно и внимательно. Эти странные, совершенно не по-человечески произнесенные слова чем-то его задели. Или затронули – так, наверное. Они взбудоражили его разум – может быть, неточностью своей, но взбудоражили безусловно. Ему стало интересно. – А почитай свои стихи, – сказал Иван. – Я почитаю, – кивнула она. Она читала тихо и монотонно, и он ничего не понимал в ее стихах. Они были про божью бабочку, которая зацепилась за человеческое плечо и умирает, не услышав, что ей скажет человек. Нет, это первые строчки были про ту бабочку, но едва Иван успел уловить их смысл, как уже зазвучали следующие, про голую воду и провода на ладони… Смысл Северининых стихов не давался в руки. Но это не раздражало, не злило, а манило так сильно, что Иван весь превратился в слух. Да еще и рифма была какая-то необычная. Она возникала не сразу – сначала казалось, что никакой рифмы нет, а есть лишь шорох и шелест, то ровный, то прерывистый. И вдруг, к середине чтения, каким-то незаметным образом оказывалось, что совершенно разные по смыслу слова совпадают друг с другом странным посредством рифмы, и выходит поэтому, что не так уж разнится их смысл. – Ты хорошо читаешь, – сказал он, когда Северина замолчала. Он просто не знал, что сказать. Он не понимал, хорошие у нее стихи или плохие. Они были как-то вне этих категорий, а в каких категориях следует их оценивать – это-то и было ему непонятно. – Вы первый на свете человек, который одобрил мое чтение, – сказала она. – Да? – удивился он. – А что же обычно тебе говорят? – Обычно говорят, что я читаю плохо, монотонно. Но дело в том, что я не могу декламировать. Это кажется мне оскорбительным и даже постыдным. – Почему? – Мне кажется, это сродни продаже своих стихов. Продажа голосом – вот что это. – Стихи нельзя продать, не волнуйся, – улыбнулся Иван. – Я знаю. Она сказала об этом без тревоги и горечи, даже без сожаления. Иван так ответил бы человеку, который стал бы объяснять ему, что утром бывает рассвет, а вечером закат. Он вдруг понял, что сам ведь и предстал перед Севериной таким вот человеком, который сообщает очевидные вещи. Все время, сколько он находился рядом с нею, Иван видел себя каким-то непривычным, пронизывающим взглядом. Как будто рассеянный свет, из которого она состояла, действовал на него как рентген. – Сколько тебе лет, Северина? – спросил Иван. – Восемнадцать. – Где ты живешь? – В Ветлуге. – Это что такое, Ветлуга? – Это маленький город. – Ты учишься? – Нет. – Но ты же сказала, что живешь в общежитии. – Это рабочее общежитие. Строительного управления. – Ты на стройке, что ли, работаешь? – поразился Иван. Впрочем, он сразу подумал: «Да нет, на какой еще стройке! В управлении, наверное, и работает. Секретаршей. То-то ловко она с документами, должно быть, разбирается! Посочувствовать можно ее начальнику». – На стройке, – ответила она. – И кем же? – Маляром. Представить эту девушку работающей вообще было невозможно, работающей на стройке – невозможно вдвойне, а уж живущей в рабочем общежитии… – В общежитии мне не трудно, – сказала она. – Что-то не верится. – Но это правда. Я никогда не жила одна и успела привыкнуть к людям. Она сказала это так, словно сама была не человеком, а птицей или каким-нибудь фантастическим существом, прилетевшим с другой планеты. Впрочем, после недолгого общения с ней Иван готов был поверить, что так оно и есть. Он вообще не понял, что означают ее слова, хотел даже переспросить… Но не стал переспрашивать. У нее была своя жизнь, и не было у него никакой причины в ее жизнь погружаться. Да и желания такого не было. Тут официант очень кстати принес горячее, и необходимость неловких расспросов отпала. – Разве можно столько съесть? – растерянно проговорила Северина, глядя на огромную тарелку, на которой высилась гора мяса с овощами. Впервые в ее голосе прозвучали обычные человеческие интонации. – Можно, можно, – улыбнулся Иван. – Приступай, не бойся. – Я не боюсь. Она тоже улыбнулась – впервые за все время, которое он ее знал. Это время вдруг показалось ему очень долгим. Северина съела мясо уже не так быстро, как все предыдущие блюда; кажется, она наконец наелась. Ее бледные щеки чуть порозовели. – Мне дышать тяжело, – пролететала она, когда ее тарелка опустела. – Тебе плохо? – встревожился Иван. – Отравилась, может? Не тошнит? Этого ему только не хватало! Правда, еда-то вроде нормальная, но это для него с его луженым желудком, а не для существа, которое производит такое впечатление, словно любая пища, кроме амброзии, для него опасна. – Н-нет… Это очень вкусно. Но только очень много, – с трудом выговорила она. – Ну вот! – Иван вздохнул с облегчением. – А я думал, ты еще десерт съешь. – Я не могу… Ему показалось, что она сейчас заплачет. – Не можешь, и не надо, – успокоил ее Иван. – Не священный долг. Ну что, пойдем или еще посидим? – Пожалуйста, пойдемте! Она воскликнула это, кажется, со всей горячностью, на которую была способна. – Пойдем, конечно, пойдем, – успокоил он ее. – Подожди меня на улице, ладно? Кафе было дорогое, и ему почему-то показалось вдруг, что Северина смутится, когда он станет расплачиваться. Она кивнула и пошла к выходу. Иван подозвал официанта, сказал, что десерт не нужен, расплатился. Что можно уйти поскорее, это было вообще-то хорошо: он вспомнил, что ему надо в институт. Мог бы, между прочим, и раньше вспомнить. Иван удивился: до сих пор не бывало, чтобы женщина заставила его так полно отвлечься от работы. А эта вот пожалуйста. Главное, если бы он отнесся к Северине как-нибудь… самозабвенно, что ли, так ведь нет! Он полностью контролировал себя, он даже видел себя со стороны, а что до неконтролируемой физической тяги, так она вполне объяснялась тем, что он долго был без женщины… В общем, черт знает что и больше ничего! |