Книга Полночные тайны, страница 16 – Холли Рейс

– Они в отчаянии! – шипит Олли. – Они в отчаянии и они испуганы. Ты разве не думаешь о том, что и в Итхре на них теперь сваливается более тяжкий груз? Как и на нас?

– Ты хочешь сказать, как на меня. Я что-то не вижу, чтобы кого-то раздражало твое абсолютно нормальное лицо!

– Они просто хотят знать, виден ли конец всему этому!

– Но мы этого не знаем, – отвечаю я, опуская свое зеркало-портал в ящик комода. – Даже вместе мы не настолько сильны, чтобы свалить Мидраута. И кто знает, где мама спрятала этот чертов меч? Мы можем не найти его никогда!

– Да, мы вроде как приговорены… думаешь, они этого не понимают? Они просто хотят иметь немного надежды.

– Отлично, но почему они должны получить ее от меня?

– Ты знаешь почему.

– Я не из тех, кто способен поднять дух, Олли, – говорю я уже почти умоляющим тоном. – Чувства – это твоя область, так всегда было.

– Я могу сделать лишь немногое, – возражает Олли, садясь на пол рядом с моей кроватью. – Я умею только читать эмоции, но не умею их изменять. Это твоя часть силы.

– А я никогда не умела справляться с чувствами.

– Ты никогда друзей не имела, и с людьми общаться не умела, – возражает он. – Но теперь…

– Рейчел может даже работать на Мидраута! Мы ведь до сих пор не знаем, чем она занималась в архиве.

Олли фыркает. Я думаю о выражении лица Рейчел в тот момент, когда я огрызнулась на нее. Нет, невозможно, чтобы она работала на Мидраута. Я падаю на кровать.

– Эх, все было куда как легче, когда мне не нужно было заботиться о других людях!

И дело не в вежливости, которую мне не оказывали в Итхре. На самом деле я начинаю осознавать, что множество людей вообще перестали видеть во мне человека. Этим утром меня отпихнули в сторону, когда подходил поезд метро. Само по себе в часы пик это привычно, но сила, с которой это было сделано, напомнила мне о том, как иногда намеренно пинают собаку.

И я выхожу из себя во время дневного перерыва в колледже Боско. Я стою в очереди в туалет, читая свои записи по античной истории, готовясь к тесту, когда подходит Лотти Мидраут, видит меня – и проскакивает мимо, как только открывается дверь кабинки. Ничего другого я от нее и не ждала бы, но я устала от того, что меня не замечали и унижали целый день из-за моей внешности.

– Извини, но я первая, – говорю я.

Она лишь пожимает плечами и распахивает дверь. Но прежде чем она успевает запереться, я отпихиваю дверь локтем и перекрываю вход, скрестив руки на груди.

– Ты что, еще и лесбиянка заодно? – злобно шипит Лотти.

Яд в ее голове принадлежит не ей. Это яд ее отца.

– Моя очередь. Попрошу тебя выйти.

– Если бы ты мне не мешала, я бы уже вышла! – рычит она.

У меня разгораются лицо и руки. Это не гнев, но вроде того. Во мне назревает взрыв.

– Я… буду стоять… здесь, – произношу я тихо, но очень выразительно.

Лотти теряется. На ее лице появляется странное выражение. А потом она молча выскакивает из кабинки мимо меня, и за ней следует волна лимонного аромата. И только когда она уже открывает дверь в коридор, к ней возвращается голос.

– Держись от меня подальше, ведьма! – рявкает она.

Дверь со стуком закрывается за ней.

Я в тот вечер рассказываю Олли об этой стычке с Лотти, когда мы идем по галерее замка. Но я не упоминаю о странной волне жара, нахлынувшей на меня. Я на самом деле не понимаю, что произошло, и еще мне не нравятся те ощущения, которые у меня тогда возникли.

– Думаю, с ней происходит что-то странное, – говорю я брату.

– Не удивляюсь, – отвечает он. – Ты видела, что делает Мидраут. Он, наверное, в ярости от всего. И на ней это отражается.

Мы огибаем главный холл, где капитаны лоре пытаются загнать новых сквайров в портал, который перенесет их к Стоунхенджу для турнира.

– Бедолаги, – бормочет себе под нос Олли.

Я с ним согласна – в прошлом году нам едва хватало места в круге. А в этом его столько, что даже самые необщительные сквайры могут чувствовать себя комфортно.

– Думаю, нам следует спросить лорда Элленби, не следует ли нам снова ее поискать, – говорю я.

Лотти не было видно в Аннуне с той ночи, когда я ее мучила. Мидраут явно защищал ее от нас. Защищал ее – или экспериментировал над ней.

– Да, в прошлый раз нам это помогло, – кивает Олли. – Но неужели нам не хватает забот, чтобы добавлять к списку что-то еще?

И он кивает в сторону портала, откуда доносится глухой удар, говорящий, что портал активирован.

– Справедливо, – отвечаю я.

Но все-таки не дело, что мы не знаем, что Мидраут делает с собственной дочерью. Но я откладываю эту мысль на потом и обещаю себе внимательнее следить за Лотти в школе.

– А ты вообще можешь себе такое вообразить? – качает головой Олли. – В Итхре с ней обращаются как с настоящей принцессой. Сверхпопулярная, сверхсообразительная. А в Аннуне она просто кукла своего отца, она даже снов не видит. Этого достаточно, чтобы застрять у тебя в голове?

– Да, верно.

Я вдруг поражена тем, насколько различаемся мы с Лотти. Мы противоположности. Она популярна в Итхре, но подвержена унижениям в Аннуне, я вторая по важности, приходя в Аннун, но в Итхре я ведьма. Олли прав. Это создает путаницу в голове. Может быть, именно поэтому я постоянно в напряжении. Или же я слишком много об этом думаю, у меня ведь и так хватает забот, чтобы прибавлять к общей куче что-то еще.

Когда мы идем мимо столов харкеров, я отстаю от Олли и подхожу к Рейчел. И снова она утыкается в свои бумаги.

– Извини, – начинаю я. – За вчерашнее. Я была слишком груба.

Рейчел рассеянно смотрит на меня.

Не хочу просто извиниться, мне нужно, чтобы она поняла: я не могу тащить на своих плечах всеобщие надежды. Люди могут полагать, что надежда – легкий груз, но это не так. Когда все возлагают на одного человека, это свинцовая тяжесть.

– Все в порядке, – говорит Рейчел. – Мне не следовало так паниковать.

Она снова берется за документы. Это лучше. Извинения, судя по всему, приняты. Но я не могу избавиться от чувства, что она как-то слишком легко к этому отнеслась.

– Что ты пишешь? – спрашиваю я, придвигаясь ближе.

– О! Это не важно, – отвечает Рейчел, прикрывая работу ладонью, чтобы я не могла ничего прочитать.

– Извини, – говорю я, отступая и внутренне проклиная себя за бесцеремонность.

Вот поэтому я и не могу говорить с людьми без необходимости – я всегда делаю что-то не так.

– Нет, – качает головой Рейчел, – не то чтобы я не хотела…