Книга Гадание при свечах, страница 77 – Анна Берсенева

Она хорошо знала, что такое магическая связь – та, например, что устанавливалась у бабушки с мужиками, когда она лечила их от запоев. Да и сама Марина чувствовала подобное – множество тонких, трепещущих нитей, которые вдруг протягивались между нею и какой-нибудь незнакомой прежде фотографией…

Это было в ней всю жизнь, и это она считала в себе самым главным и даже использовала – стараясь, чтобы не во вред. Но то, что произошло сегодня в казино, произошло как-то иначе, вне всего, что она в себе знала. И Марина в задумчивости шла по вечернему Ленинскому, пытаясь понять, что же это вдруг появилось в ней.

Она бродила по городу долго, до темноты, – может быть, надеясь, что Москва сама поможет ей понять это новое, неожиданное? Но город, сквозь вечерний уличный шум, был по-прежнему тих для нее, тих и безмолвен.

И гладь пруда серебрилась в тишине, когда Марина подошла наконец к дому у Патриарших, чувствуя, как гудят усталые ноги.

Алексей стоял у подъезда, плечом прислонившись к стене. Марина издалека заметила его в неярком свете фонарей – и остановилась невдалеке от него, за деревом, не зная, идти ли дальше. Она действительно не знала, что за чувство поднимается в ней, когда она видит его, и что ей делать с этим чувством?..

Лампочка над подъездом высвечивала его лицо, и Марина видела, что он думает о ней. Впрочем, она знала об этом и не видя.

Алексей поднял глаза, и она пошла вперед, навстречу его взгляду, которого не могла разгадать.

– Ты давно здесь, Алеша? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно, скрывая ее растерянность.

– Я сразу пришел, – ответил он, помолчав.

Марина понимала, что оба они хотят сказать больше, чем вмещают в себя слова, – и оттого слова получаются особенно обыденными, тусклыми. Но то, что связывало ее с Алексеем, не ушло и даже не ослабело, это она чувствовала ясно. Она не ощущала его боли, но только потому, что боли и не было теперь в нем. Хотя и спокойствия не было: весь он был взбудоражен, взволнован, и даже брови его вздрагивали у самых висков.

– Марина, я не знаю, что тебе сказать, – произнес он наконец. – Прощения просить – и то не решаюсь…

– Но за что же – прощения? – Марина попыталась казаться удивленной. – Все было нормально, и зал красивый, и я даже выиграла что-то… Но, правда, устала. Я пойду, Алеша, спокойной ночи.

Алексей опустил голову.

– Мне… не приходить больше?

Голос его прозвучал так глухо, так безнадежно, что Марина на мгновение остановилась в дверном проеме, словно хотела что-то сказать ему. Но – не сказала, и вошла в подъезд.

«Я от одной растерянности обидела его! – стучало у нее в висках, когда она поднималась по лестнице, на ощупь открывала дверь – лампочка, как всегда, не горела. – Я все равно что ударила его – и за что? От собственного смятения… Он ли в нем виноват?»

Не раздеваясь и не включая свет, Марина сбросила туфли и прилегла на диван. И мысли ее были все о том же: что произошло сегодня между ними, что сотрясает ее душу сильнее, чем токи неведомого, к которым она привыкла?

Марина прикрыла глаза, но мысли не отступали, только отсчет времени смешался в темноте, и она не знала, как долго пролежала вот так, не засыпая.

Когда она открыла глаза, Алексей стоял перед нею, в двух шагах от дивана, словно не решаясь сделать эти последние шаги. Марина не задернула штору, и свет фонаря освещал теперь всю его фигуру, и лицо его, и вздрагивающие губы.

– Я… дверь не заперла? – пробормотала Марина, садясь на диване. – Алеша, что случилось?

– Я больше не могу… – произнес он так тихо, что голос его казался бы шепотом, если бы не горечь и страсть, шепотом невыразимые. – Извини, у меня же ключи были, я теперь оставлю… Но сейчас – не могу, Марина! Как подумаю, что больше тебя не увижу…

Она хотела что-то сказать, но тут он сделал эти два шага, разделявшие их, и сделал так стремительно, так неудержимо, словно крушил на своем пути невидимую стену. У него было такое лицо, что Марине показалось: сейчас он упадет на колени перед нею; она даже протянула руку, чтобы его удержать. Но он сделал совсем другое – неожиданно, мгновенно!

Не дав ей произнести ни слова, не дав подняться с дивана ему навстречу, Алексей наклонился над нею. И тут же Марина почувствовала, как его губы приникают к ее губам, обжигают поцелуем, и одновременно – руки его касаются ее плеч, груди, сжимают так, что в глазах у нее темнеет…

Она не помнила, что было потом – он ли опустился на колени, ее ли поднял к себе – но она вскрикнула от того, как сильно он прижал ее к груди.

Алексей вздрогнул от этого испуганного вскрика, но не оторвался от ее губ. Марине показалось, что он захлебывается поцелуем, как может захлебываться водой путник, из последних сил добравшийся до колодца в пустыне…

Ей больно стало от поцелуя, и губы его показались ей безжалостными.

– Не надо, Алеша, прошу тебя! – почти простонала она, пытаясь вырваться из его железных объятий. – Зачем же ты так, не надо!

– Прости, не прощай, сил нет больше! – Она никогда не слышала, чтобы голос у него был таким – рокочущим, прерывистым и хриплым. – Все равно, все равно теперь… Марина, Ма…

И поняв, что удержать его невозможно, что этот вихрь не остановить, она перестала сопротивляться, обмякла на его груди.

…Он не разделся, даже пиджак не снял. Марина чувствовала, что каждая минута бьется в нем, и он не хочет потерять ни минуты. И это было все то же – жажда путника у колодца и обманчивость утоления…

Алексей целовал ее, ни себе, ни ей не давая вздохнуть, губы его горели как в лихорадке, и Марина чувствовала, даже сквозь одежду, как обжигает его тело. Она не только никогда не видела его таким – она даже представить не могла, что он может быть таким, что в нем может гореть и биться такой огонь.

Теперь они стояли у дивана, и Марина чувствовала, как его рука обнимает ее за талию, скользит ниже, прижимает все сильнее – прижимает колени к коленям, бедра к бедрам… Свободной рукой он приподнимал ее подол – жалкую преграду для его поднимающейся плоти. Она снова попыталась освободиться, отстраниться, но он напрягся весь, каждым мускулом – и не отпустил ее.

Марина почувствовала, как колготки паутинкой рвутся под его пальцами, и ей показалось, что сейчас он швырнет ее на диван и навалится сверху, разрывая ее всем собою так же, как его пальцы разрывали паутинчатую ткань. Но он по-прежнему стоял, прижимая ее к себе – то ли боясь, что она вырвется от него, то ли жалея даже тех секунд, которые нужны были, чтобы упасть на диван…

В темноте комнаты, в темноте собственного мечущегося сознания Марина ощущала происходящее какими-то мгновенными вспышками.

Холодный пол под ногами – значит, она стоит уже босиком – как это произошло? И тут же – ноги отрываются от пола, Алексей приподнимает ее, совсем не высоко, потом медленно опускает вниз – одновременно с собственным стоном. И она чувствует, что он уже в ней, меж ее расставленных, вздрагивающих от чего-то неведомого ног.