Книга Желание, страница 82 – Трейси Вульфф

Они нежные и долгие.

Они быстрые и глубокие.

Они легкие, как перышко, и всепоглощающие.

От них меня охватывает пламя, оно жжет меня. Оно растапливает меня изнутри, превращает мою кровь в лаву, а мои колени в золу, но и этого мне недостаточно.

Мне все равно хочется больше.

Я прижимаюсь к нему, зарываюсь пальцами в его волосы, и когда он, глотая воздух, отрывается от моих губ, я резко тяну его обратно в огонь.

Теперь уже я глотаю воздух и горю, когда он зарывается пальцами в мои кудри и царапает клыком мою нижнюю губу.

Он тут же пользуется случаем и языком раздвигает мне губы, чтобы проникнуть в мой рот. Я открываюсь ему – как же иначе, – наслаждаясь тем, как его руки сжимают меня, как его тело прижимается к моему, как его язык нежно поглаживает мой.

Это вызывает у меня такое сладостное чувство – он вызывает у меня такое сладостное чувство, – которого я не ожидала, но которым не могу насладиться вдосталь.

Я в исступлении. Полна решимости. Мое сознание спутано, и я почти тону в его запахе, в его вкусе – в этом букете из имбиря и сандалового дерева.

Я прижимаюсь к нему еще крепче, мои ладони скользят по его спине, я обнимаю его талию, сминаю шелковистую ткань его рубашки и притягиваю его к себе все ближе. Хадсон стонет, кусает мою нижнюю губу, и наш поцелуй становится еще более глубоким, жарким и страстным.

Мне приходит в голову, что я хочу, чтобы это никогда не кончалось – что я не хочу его отпускать, – но тут он запрокидывает мою голову назад, погружается в мой рот, и я лишаюсь способности думать.

Я могу делать только одно – гореть.

Не знаю, как долго мы бы стояли так, уничтожая друг друга – сжигая друг друга, – если бы подошедшая к нам пара человековолков не начала свистеть.

Я настолько отдалась этому жару, жгущему меня, что почти не слышу их, но Хадсон отстраняется с таким грозным рыком, что их свист переходит в скулеж, и они со всех ног удирают в сторону замка.

Хадсон поворачивается ко мне, но в его глазах я вижу то же, что чувствую сама. Момент миновал.

Но, когда он пятится, а я поправляю волосы, я могу думать только об одном – о том, что влечение, порожденное узами сопряжения, – это не выдумка.

И еще вот о чем – когда я смогу поцеловать его снова?

Эта мысль – и породившая ее страсть – заставляют меня отступить от Хадсона и широко раскрыть глаза.

– Ты в порядке? – спрашивает он, и, хотя лицо его отражает беспокойство, пытается приблизиться ко мне вновь.

– Конечно, – отвечаю я, хотя по моему голосу ясно, что это совсем не так. – Ведь это был всего лишь поцелуй.

Но, произнося эти слова, я понимаю, что это ложь. Потому что, если это был всего лишь поцелуй, то Динейли – это всего лишь пригорок. Такой маленький бугорок.

– Точно, – говорит Хадсон, и в его речи снова ясно слышится британский акцент. – А солнце – это спичка.

Он просто смотрит мне в глаза, засунув руки в карманы. И ждет. Оглядывается по сторонам, будто ожидая, что сейчас из кустов выскочит мой дядя и бросит его в темницу за то, что он посмел осквернить его драгоценную племянницу.

– Ты, э-э – ты еще хочешь позаниматься?

Нет, сейчас мне хочется убежать в свою комнату и обсудить все произошедшее с Мэйси. А затем с Иден. А затем, возможно, с ними обеими. Но это не даст мне удовлетворительной оценки по магической истории, так что я отвечаю:

– Ага, если ты не против.

Он многозначительно смотрит на меня.

– Я бы не стал спрашивать, если бы был против.

– А, ну да. – Я изображаю на лице сияющую улыбку и молюсь о том, чтобы не выглядеть какой-нибудь ненормальной или такой, которая ест на обед маленьких детей, запекая их в печи. Чтобы не производить впечатления человека, у которого напрочь снесло крышу.

Должно быть, это получается у меня неплохо, поскольку Хадсон не убегает от меня в страхе.

Но прежде чем мы сможем оставить это позади, мне надо сказать ему еще одну вещь.

– Я хотела подумать о том, какой вопрос я хочу тебе задать, не потому, что мне не хочется знать о тебе все.

Он поворачивает голову, будто ожидая удара, но не желая видеть, как он будет нанесен, но я этого не допущу. Я вела себя как трусиха, но не могу и дальше заставлять Хадсона каждый раз биться о наши стены.

И я встаю прямо перед ним, так что он не может не смотреть на меня. И, уверившись, что я завладела его вниманием, продолжаю:

– Я знаю, что у тебя было ужасное детство, вероятно, оно было даже хуже, чем я могу представить себе, судя по сцене с твоим отцом, и я не хотела задавать тебе такой вопрос, который причинил бы тебе боль.

В его глазах вспыхивает огонек надежды, и, судя по его шевельнувшимся губам, он хочет что-то сказать, но в конечном итоге просто берет меня за руку – это уже входит у него в привычку – и ведет меня дальше.

К беседке, в которой стоит стол для пикника, горят огни и из которой открывается чудесный вид на горное озеро.

Вокруг озера цветут цветы, окрашенные во все оттенки радуги, а в центре стола стоит ваза из прозрачного стекла, полная полевых цветов.

– Это сделал ты? – спрашиваю я, с восхищением оглядываясь по сторонам.

– Цветы в вазе и огни – это действительно дело моих рук, но видом я обязан Аляске.

– Это понятно, – со смехом говорю я, – но ты был не обязан так напрягаться для какой-то там совместной подготовки.

– Я и не напрягался. К тому же я хотел преподнести тебе второй подарок ко дню рождения.

– Но ты уже преподнес мне подарок. Который, между прочим, очень мне понравился. Пабло Неруда – мой любимый поэт.

– Ты что, забыла, что я сказал, что у меня есть для тебя еще один подарок? – изумленно спрашивает он.

– Я в восторге от этой книги. Мне достаточно и этого подарка. Мне не нужен другой.

– А, ну тогда мне можно не дарить его тебе. – Он кивком показывает на мой рюкзак. – Вместо этого мы могли бы просто позаниматься.

– Да… то есть нет. Мне хочется позаниматься, но если у тебя уже есть второй подарок, я не против развернуть его. – Я бы погрешила против истины, сказав, что мне не любопытно узнать, что это. Может быть, Хадсон и ведет себя так, будто ему на все плевать, но правда состоит в том, что он очень тщательно обдумывает все, что делает, – так что мне очень интересно, что он приготовил для меня и почему он решил, что этот подарок можно будет открыть, только когда мы останемся одни.

– Это один из тех подарков, которые лучше преподносить, пока они свежи, – говорит он.

– Как цветы? – спрашиваю я, наклонившись, чтобы понюхать великолепный букет полевых цветов на столе. – Они чудесны!