Онлайн книга «Я вам не ведьма!»
|
Бонни оказалась какой-то жутко одаренной ведьмой. На всех уроках, где требовались практические магические навыки и не нужны были знания, она была настоящей звездой. Большая часть моих одноклассниц, да и я сама, колдовали по большей части случайно, а потом очень удивлялись, что же это такое у них вышло, но не Бонни. Бонни достигла такого взаимопонимания со своей силой, до которого мне медитировать, наверное, еще лет сорок. За тот час, который я пялилась на свечу, тщетно пытаясь ее зажечь, она успевала снять с подопытной пациентки три сглаза и два вернуть обратно. Но это никак не помогало ей с дисциплинами, где нужно было учиться, а не колдовать. Она даже по-ренски читала с трудом, на алфавит хашасса смотрела, как на иероглифы, а на шенские иероглифы – как я на те картины заграничных художников, где нарисована какая-то жуткая мазня, в которую художник вроде как вкладывал смысл, и вот мне вроде бы надо что-то сказать на эту тему, но я понятия не имею, что. И чувствую себя такой дурой, что хочется разреветься, но нельзя – потому что все тогда поймут, что ничегошеньки я в искусстве не понимаю… Про математику я и не говорю: если бы Бонни могла объявить цифрам войну и сжечь их в священном пламени ненависти, она бы это сделала. Но вместо того, чтобы попросить меня о помощи или сесть за учебники, она выбрала тактику игнорирования. Она прогуливала математику, а на начальном шенском она рисовала в тетради демонов вместо иероглифов. Я никогда не отказывалась от чести раскрасить ее демонам крылья алыми чернилами или пририсовать клыки, но я-то знаю шенский! Она не скатилась до колов только потому, что списывала у меня, а если мы были в разных группах по предмету – у девчонок вроде той, растягивавшей гласные. Вот как сейчас. Я вздохнула. – Бонни, – сказала я, – я хочу проверить себя. – Угум, – кивнула она, – а вот это у тебя «люпуом» или «люпиом»? – Люпум. Я хотела сказать, что пойду с Щицем, но без тебя, потому что… ну, ты знаешь, как выглядит всякая разная трава и можешь ее отличить друг от друга, а я хочу этому научиться… – Так я научу, ты только на ренский переведи… – Сама. – Но я же… – Ты же не можешь носить меня в кармане и доставать каждый раз, когда тебе нужно понять, что это за цветок в учебнике? – вздохнула я, – Так же, как я не могу в любой момент ткнуть под нос пучок травы и попросить рассказать, что из этого – что. Полагаться можно только на свою голову. – Так нечестно, – покачала головой Бонни, – ты привела логичные аргументы. – И?.. – Логичные аргументы – это неправда. Всегда есть другая причина, она за ними прячется. Тебе просто надоело со мной возиться, потому что я тупая, а ты заносчивая. – …Что? – Ты смотрела на Кинну, как на… безголовую курицу! Сложно сделать щи попроще? И знаешь, что? Когда я сказала «люпуом», ты посмотрела на меня так же! Бонни подхватила корзинку и убежала прежде, чем я смогла собраться с силами и что-то сказать. Кажется, я наступила ей на больную мозоль. Наша первая ссора случилась после того, как Бонни узнала, что я действительно богата, а я повела себя так, как будто имею право от нее отмахиваться. Заносчиво. А вот и вторая подоспела. Либо мы так и будем ссориться до бесконечности, до предела, до самой последней ссоры, после которой никто не извинится, либо… либо… Я не знала, что делать. Ведь я вовсе не имела этого в виду, когда предлагала… Я вовсе не смотрела на Бонни свысока, нет. Она просто неправильно поняла. Щиц приблизился, подволакивая ногу по траве – такая шелестящая нота в звуке шагов, я уже научилась его определять. Он сломал ногу, когда носил какие-то тяжелые штуки из одного корпуса академии в другой, он частенько таким занимался; со временем этот звук исчезнет, как исчезнет и хромота. Она уже исчезла, для того, кто не знает, что она была – она совсем незаметна; но я все еще слышу шелест… Я думала, это часть проклятья, но, к счастью, нет. Он горбатый, нечеловечески сильный, упрямый – но не хромой. Я кинула блокнот в корзинку для сбора трав, но не устремилась в лес, как Бонни. Учительница надиктовала нам в основном травы, растущие в пойме реки; к реке вела утоптанная дорога. Мы шли по обочине, чтобы не попасть случайно под копыта какому-нибудь невнимательному гонцу – хотя какие гонцы на такой-то тропинке, да посреди ведьминской территории? Я просто высматривала на обочине те травы из списка, которые могли бы там расти. Так что шли мы не просто медленно, а очень-очень медленно. Щиц подобрал где-то длинную палку и теперь сбивал ей одуванчики. Вжих! Вжих! На ровных срезах выступает белый сок, белыми тучками взмывают в воздух семена, и падают на землю лысые головки вперемешку с еще желтыми, незрелыми. Я старалась на них не наступать. Цветы было жалко: так и представлялось, как они медленно вянут на весеннем солнце, лежат, растоптанные. Не мной – кем-нибудь, кому будет все равно. – Перестань! – сказала я строго. – Они же живые… И осеклась. Щиц поднял на меня насмешливый взгляд и медленно постучал себя по лбу согнутым пальцем. – Живые, а? Отвернулся и пошел вперед, картинно припадая на правую ногу. Мошенник, ничего она у него не болит, он уже даже начал путаться, на какую именно хромать: вот пару шагов прохромал на левую, вот вспомнил – поправился… Вжик! Вжик! Я покачала головой, но ничего больше не сказала: не ссориться же с ним из-за такой ерунды! И так в последнее время мы в какой-то бесконечной ссоре… Да было ли такое, чтобы мы не были в ссоре? Когда я сделала Щица своим фамильяром, он стал от меня зависим; похоже, это его бесит куда сильнее, чем ноющий Элий, и мой бедный жених – всего лишь предлог, позволяющий ему выпускать свое раздражение на волю. – Вот. – Мне протянули венок. Венок у Щица вышел немного корявый, но цветы сияли маленькими солнышками – хоть и в разные стороны. Я невольно залюбовалась. Мне никогда не дарили венков. Букеты дарили, а венки нет. Когда в городе мимо меня пробегала какая-нибудь девчонка, у которой на голове болталась такая вот корона, грозя сползти с оттопыренных ушей и превратиться в ожерелье, я невольно ловила себя на мысли, что тоже такой хочу. Как Щиц угадал? Это жест примирения? Утешения? – Как живые, да? А ты травинку потяни, – посоветовал Щиц доброжелательно. – Во-о-он ту, которой я перевил. – Зачем? – спросила я, начиная подозревать, что это вовсе не жест примирения. – Ты права. Так они красивые. Над травинкой я пошептал, так что они еще долго будут красивые, – Щиц пожал плечами: этот жест выглядел бы уморительно, если бы это был какой-нибудь незнакомый мне горбун, – раз красивые, то все равно что мертвые, а? Главное, что со стороны неплохо смотрятся. |