Книга Темное озеро, страница 23 – Линда Кейр

— Ну, не странно ли, что за столько лет никто не обнаружил его затонувшую машину? — спросила Джорджина, проверяя укладку в зеркало заднего вида. Браслеты, снятые прямо с витрины ее бутика на Ладю-роуд, бодро звякнули, когда она нагло подрезала чей-то «Форд Фокус». — Народ же любит там плавать.

— Его обнаружили совсем не там, где обычно купаются, а около противоположного берега.

— То есть он грохнулся в воду на своей шикарной тачке прямо со скалы?

— Такова рабочая версия, — подтвердила Энди, испуганная тем, что подруга так хорошо знакома с тем берегом.

— Он всегда отличался взбалмошностью и рассеянностью. Ты так не думаешь?

— Пожалуй, — ее начинало охватывать раздражение, — но в этом году литературный курс займется проверкой разных версий.

— О чем ты говоришь? — недоуменно спросила Джорджина, копаясь в центральной торпеде и в результате пропустив съезд на скоростную автомагистраль города. — Черт!

— Ну и хорошо. До Кингшигвэя быстрее по семидесятой трассе.

— Не люблю ездить этим путем. — Подоплека ворчания Джорджины заключалась в провинциальном миропонимании белых обитателей Сент-Луиса, и, говоря откровенно, она могла бы признаться: «Я боюсь ездить по северной части и вообще по большинству городских районов».

— Все будет в порядке, — ободрила ее Энди.

Она успела полюбить Сент-Луис, но все еще боролась с осознанием зачастую непостижимой, но, казалось бы, врожденной социально-экономической, расовой и религиозной стратификации, создававшей горожанам множество проблем, как психологических, так и физических и территориальных.

— О какой это проверке ты упомянула?

— Литературный факультатив в этом году ведет журналист, и они расследуют случившееся в ходе курсового проекта. Кэссиди, кстати, уже начала доставать нас допросами.

— Уж не повторится ли история? — усмехнувшись, спросила Джорджина.

— В каком смысле?

— Только в том, с каким увлечением ты сама когда-то училась на литературном факультативе.

— Наверное, какова мать, такова и дочь, — ответила Энди, постаравшись придать голосу всю беспечность, на какую только была способна.

Выехав на шоссе, Джорджина наконец выудила из кармашка торпеды помаду любимой фирмы и подкрасила губы.

— Полагаю, она в курсе того, что в выпускном классе ты училась у Далласа?

— Разумеется, — небрежно произнесла Энди.

— Включая и то, что он был неотразимым красавчиком? — кокетливо протянула Джорджина, тоном своей же семнадцатилетней версии.

— Не думаю, что ей необходима столь незначительная информация, — заметила Энди, нервно сменив позу. — А ты действительно думаешь, что он был таким неотразимым?

— А ты разве нет?

— Не я же флиртовала с ним напропалую, — с запинкой парировала Энди, чувствуя, как эти слова застревают у нее в горле.

— Ну, в школе я флиртовала со всеми… Слава богу, ты удачно сыграла для меня роль свахи. Если б не ты, кто знает, сколько еще дурацких фортелей я выкинула бы…

Энди действительно не раз направляла взоры подруги в нужном направлении. В выпускном классе она способствовала тому, что Джорджина начала встречаться с Томми Харкинсом, сообщив, что тот постоянно украдкой поглядывает на нее во время занятий поэзией. И способствовала ее новому роману в университете, когда подруга приехала из колледжа Тринити на выходные: Уильям, клевый умник из студенческого братства Йена, питал слабость к дерзким рыжим красоткам. А Джорджина питала слабость к клевым умникам.

Как и ожидала Энди, их любовь вспыхнула с первого взгляда, и теперь Джорджина вела благонравную жизнь со своим муженьком, успешным адвокатом, и их рыжеволосыми отпрысками.

— А что сама Кэссиди думает о нашем когда-то любимом Далласе?

— Любимом? Говори за себя. — Энди заставила себя игриво похлопать подругу по плечу. — Разве у вас с ним ничего…

— О чем ты, черт возьми? Он же был нашим учителем!

— Нашим неотразимым учителем, — прибавила Энди, подражая тону Джорджины.

— Значит, ты признаешь, что тоже потеряла из-за него голову?

— Я?..

— Не пытайся уверить меня, что с самого начала факультатива не смотрела на него как влюбленная телка, до тех пор, пока он не…

Исчез. Это недосказанное слово повисло между ними.

— Сомневаюсь, как ты могла хоть что-то заметить, учитывая, какие на редкость бурные отношения закрутила с Томми. — Понимая, что необходимо как-то увести разговор подальше от опасной темы, Энди добавила: — Я видела его, кстати, на этом родительском уик-энде. Теперь его величают исключительно Томом.

— Серьезно? — Голос подруги взлетел на октаву. — И как он выглядит?

— Ну, скажем так: жизнь, безусловно, потрепала его.

— Жаль, конечно, но ничего не поделаешь, — весело прощебетала Джорджина. — Так что вернемся лучше к твоей школьной любви, к Далласу…

— Джорджина, прекрати! Он же погиб. Это трагедия.

— Я просто помню, как раздумывала, не рассталась ли ты с Йеном, надеясь, что Даллас снизойдет до тебя.

— Вот еще! Просто я тогда решила, что слишком взрослая для него, и меня дико раздражали все эти школьные мальчишеские глупости. — Энди рассмеялась, попутно отметив, что они уже свернули на Портленд-плейс. — Те безумные уроки поэзии породили во мне уверенность в том, что я уже все познала…

— Увы, тогда мы не понимали, как мало знаем, — произнесла Джорджина с не характерной для нее лиричностью.

Они остановились около дома. В юности Энди посмеялась бы, если б ей сказали, что несмотря на то, что она выросла в Беверли-Хиллз, ее взрослая личность будет благоговеть перед величием и красотой особняка, построенного из известняка в начале прошлого века во времена Всемирной выставки ^[35]. Оказавшись дома, далеко от Гленлейка, она испытала облегчение. Прямо противоположное тому, что испытывала здесь в юности.

— Жаль, что Сильви выпала из нашего круга общения.

— Вернее, ты еще не смогла выяснить номер ее телефона?

— Можно и так сказать, — Джорджина лукаво улыбнулась. — Такой интересной историей не терпится поделиться. Учитывая все те наши безумные версии его исчезновения, просто не верится, что он все эти годы оставался практически в Гленлейке!

Когда подруга наконец разблокировала дверцы машины, Энди пересказала, о чем беседовала во время матча по стикболу с миссис Генри, своей любимой учительницей, присматривавшей также за порядком в их общежитии. Ей единственной удалось в какой-то мере заполнить дыру, образовавшуюся в душе после ухода мамы. Теперь, достигнув почтенного возраста, миссис Генри стала заботливой, как бабушка, завкафедрой английского языка.