Книга Зови меня Шинигами. Книга 2, страница 63 – Виктория Эл

Если от Ши не несло кровью, то пахло очень даже приятно. И словами не опишешь, чем. Такой уютный, немного терпкий, пьянящий аромат бывает только у человеческой кожи.

И тепло, и нежно. Несмотря на то, что Ши по сути холодный и твёрдый, как камень.

Блаженство.

Когда Кире последний раз было столь безмятежно спокойно? Настолько давно, что кажется, будто никогда.

Хочется заснуть и долго-долго не просыпаться. Как малыш сейчас. Кира видит его перед мысленным взором. Он сладко спит, закинув к голове ручки со сжатыми кулачками. Чуть нахмурившись. Одновременно трогательный и суровый. Но до сих пор Кире не верится, что это её ребёнок. Что он, вообще, существует.

Она действительно хочет спать. Жутко хочет спать. Но происходящее ‒ это уже как сон. Чуть отступивший перед рассудительными скептическими фразами:

‒ И что? Так лучше?

Но Кира не стала открывать глаза.

‒ Только не говори, будто ты совсем ничего не чувствуешь.

Он и не сказал.

Он на подобные вопросы не отвечает. Может, именно потому, что чувствует. Чувствует-чувствует. Оттого и не произносит сухое и отрезвляющее: «Ну всё. Время вышло». А он точно на такое способен.

Уже почти заснула, но тут Киру опять выдернули из сна. И опять слова.

‒ Вит идёт.

Такие не проигнорируешь.

‒ Разбегаемся? ‒ спросила. ‒ А то его удар хватит.

‒ Как хочешь.

Кира улыбнулась, отстранилась.

Ладно, не станет она никого компрометировать. Но напоследок не удержалась, снова придвинулась, торопливо поцеловала. В губы? Да нет, конечно. В кончик носа. И всё улыбалась, улыбалась, улыбалась. В мыслях, точно. А когда развернулась спиной и отходила от кровати, произнесла, вроде бы между прочим:

‒ Знаешь? Если тебя тоже надо пожалеть… ты говори. Не стесняйся.

Вит заявился с огромным пакетом, недовольно бубнил под нос:

‒ Ну знаете. Это ж не магазин, это ж ад какой-то. Прикинулся дедом, попросил продавщицу помочь. Она меня задолбала своим: «Есть такое, такое и такое. На выбор. Это лучше для этого, это для этого. Что вам больше подходит?»

Малыш словно почувствовал, что ждать больше не придётся. Надо ‒ так накормят, переоденут. Закряхтел, заворочался, а потом и захныкал, требуя внимания.

Вит хмыкнул, имея ввиду примерно следующее: «Ну вот! Началось!»

‒ А вы так и не узнали, кто он? Мальчик. Девочка.

Кира отрицательно мотнула головой. Но, видимо, сейчас и узнают. Развернула одеяло, расстегнула кнопочки на штанинах комбинезона.

‒ Так и думал. Пацан.

Малыш по-прежнему хныкал, вертел головой. Трикотажная шапочка сползла, открыв белые прядки, тёмные глазёнки сердито поблёскивали слезами.

‒ По-моему, все вопросы отпадают, ‒ иронично изрёк Вит, но ни на кого конкретно оглядываться не стал.

Кира переодела малыша, удивляясь тому, что получается у неё вполне умело, не будто в первый раз. Наверное, всё-таки приходилось когда-то. Потом она занялась смесью: развела, подогрела. Покормила, надеялась, что ребёнок после еды опять уснёт. Тогда и она наконец-то ляжет спать. Уже голова кружится от недосыпа и усталости.

Малыш поел, торопливо и жадно высасывая смесь из бутылочки, потом какое-то время лежал спокойно, смотрел на Киру, тянул руки, пытаясь дотронуться. Кира осторожно перебирала белые волосики на его виске и едва не отключилась. Но ребёнок опять захныкал, заворочался, а потом разревелся в голос. И никак, никак не хотел успокаиваться.

Ничего не помогало. Ни новая порция смеси ‒ есть малыш не стал. Ни переодевание ‒ смысл переодевать из чистое в чистое.

Если Кира носила его на руках и легонько покачивала, он кричал не так сильно. Иногда даже замолкал на несколько секунд, но потом опять начинал плакать. Будто дразнил. И таращился круглыми тёмными глазёнками.

А говорили, у всех младенцев глаза голубые. У этого почти чёрные. Какие-то неестественно яркие. Невольно притягивают взгляд. И, кажется, один чуть-чуть светлее другого.

Или Кира медленно сходит с ума? От усталости. Мерещится непонятно что.

Сколько километров она уже намотала, шагая из угла в угол по маленькой комнате? И конца краю не ожидается этому пути. Так и будет вечно ходить, туда-сюда, словно маятник в часах. Или пока завод не закончится. А он, похоже, уже на пределе. Ещё чуть-чуть, и Кира сломается.

Ей двадцать. Всего двадцать. В таком возрасте о детях ещё никто не думает. Да и малыш считает её чужой. Отвык, давно забыл. Потому и не хочет засыпать, даже не успокаивается у неё на руках. Плачет, плачет, плачет.

Кажется, она действительно сделала глупость, зациклилась на повторяющихся снах, на мыслях о младенцах. А если рассуждать трезво, зачем ей сейчас ребёнок? Кира не готова, абсолютно не готова. К таким вот вынужденным ночам без сна, к вечной зависимости, полном отказе от собственных желаний. Уже не ей решать, что делать. Потому что будет бесконечное: она обязана, надо, надо, надо!

Споткнулась, со всей силы притиснула малыша к себе. На автомате. На мгновенье остановивший сердце острый приступ страха ‒ уроню!

Она же заснула. На ходу. Разве такое возможно?

«Не могу! Больше не могу! Сейчас лягу, и будь что будет. Пусть он ревёт. Замолчит ведь когда-нибудь. Когда? А эти двое. Что есть они, что нет. Затаились. Делают вид, что ни при чём. Неужели не понимают? Ничего не понимают! Им всё равно».

‒ Кир, ‒ даже не заметила, как Вит подошёл, вскинулась резко, готовая наорать, если тот спросит, отчего малыш плачет, и долго ли это будет продолжаться. ‒ Давай… ‒ Вит замялся, не просто ему произносить: ‒ я… подержу. ‒ Каждое слово отдельно, после задумчивой паузы. Сам не верит в то, что говорит. ‒ А ты ложись.

‒ Правда? ‒ Кира тоже не поверила.

‒ Ну-у-у… ‒ протянул неопределённо, но кивнул.

С радостью отказался бы. Но он слишком человечный, хоть и стопроцентный демон. Не выдержал, глядя, как Кира спит на ходу. У него нет такой силы воли и умения отрешиться от реальности, слепо не замечать происходящее.

Отдала ему малыша. Наверное, ужасно с её стороны, но сразу почувствовала облегчение, словно тяжёлый груз сбросила с плеч. Но даже на стыд и раскаяние сил нет. Кое-как добрела до кровати, не легла, упала, а заснула, скорее всего, ещё во время движения.

***

У Вита чувство нереальности, даже абсурдности происходящего. Будто он… в цирке, например. И его вызвали из зала поучаствовать в клоунаде. Или в фокусе. И в следующую секунду зал взорвётся от смеха, тыча в него пальцами.