Книга Блажий Омут, страница 8 – Вадим Фарг, Елена Михалёва

— Знаю.

У меня всё ещё оставался гребень Вереи. Если не заплатит, продадим его. Если заплатит, верну хозяйке. На кой мне возиться с бабьими побрякушками?

С этими мыслями я завершил свои нехитрые сборы и побрел к лесу. В деревне проснулась лишь пара человек, и те были заняты делами на своих скотных дворах. Потому я покинул Медовый Яр, не привлекая чужого внимания. Мой путь лежал к лесу.

Кот трусил рядом. Он то и дело скрывался в высокой траве, выискивая зазевавшихся полёвок. Завтракал. А мой завтрак сегодня состоял из холодной колодезной воды и хлеба, который вчера принесла для меня Верея.

Каково же было наше с варгином удивление, когда у опушки леса я заметил знакомый женский силуэт.

Старостина жена в жёлтом сарафане поверх тонкой белой рубахи с алой вышивкой и с двумя аккуратно заплетенными косами сидела на поваленном дереве, теребила в руках небольшой льняной свёрток и терпеливо ждала… меня.

— Ловчий! — она встала. Улыбнулась. — Лех. Я пойду с тобой. Покажу, где может прятаться мальчик.

Я смерил её тяжелым взглядом.

— И тебе доброго утра, хозяюшка, — я дёрнул бровью. — Только мне сопровождение ни к чему.

Верея преградила мне дорогу.

— Сомневаюсь. Я лучше знаю этот лес. Поверь мне, ловчий Лех, он может быть опасен для тех, кто с ним не знаком, — она скрестила руки на груди.

Я сделал несколько шагов к ней. Моя рука легла на рукоять меча.

Она была права, конечно. С ней поиски пройдут куда быстрее. Лес кишел нежитью разного толка. Блуждать по нему я мог несколько дней.

— Лобаста, — мой голос упал до шёпота. — Можешь сопровождать меня. Но если что, имей ввиду… Если ты что-то замыслила худое. Или решила заманить меня в западню. Я снесу твою голову в любом обличии. Будь ты страшна, как смертный грех. Иль красива, как сама Леля.

Губы Вереи тронула лукавая улыбка.

— Так я красива? — она тихо усмехнулась.

А потом её взгляд упал на Кота. Его жёлтые глаза были сердито прищурены. Шерсть на загривке стояла дыбом.

— Что смотришь, морда? — она засмеялась без всякой злобы. — Думаешь, не признала тебя глупая лобаста? На вот. Похрусти лучше. Поди, тошнит уж от мышиной шерсти.

С этими словами она развернула свой тканевый свёрточек и бросила Коту отрубленную куриную голову. Такую свежую, что даже я различил запах крови.

Варгин поймал её на лету. Сладко затрещал косточками и клювом. Мой друг утробно заурчал, вкушая угощение.

А я лишь покачал головой с укором. Купила с потрохами. Проклятая баба.

Верея пошла впереди. Я двинулся следом.

Первые рассветные лучи очертили кроны деревьев в лесу. Коснулись тёмных стволов. Бросили глубокие тени. И обрисовали тонкий девичий стан.

— Смотрю, тебе лучше, — я кивнул на её ногу.

— Идти могу. Но личину сменить не выходит пока, — ответила она.

Утренний лес встретил нас прохладой. На травах ещё лежала роса. Запах волглой хвои и прелого мха мешался с пронзительной свежестью. Так и хотелось дышать полной грудью. Представлять себе, что неспешно гуляешь с девушкой, пленительной и нежной, как эта лёгкая роса на листьях папоротников. А не ищешь неупокоенного ребёнка для лобасты, которую нанимался убить.

Мы брели через поросшую подлеском дубраву, а в округе гужевались духи, не успевшие попрятаться после ночи. Они не знали, как вести себя: пахший смертью чужак шел по их вотчине в компании двоих их собратьев. Потому все они старались убраться с дороги подобру-поздорову как можно скорее, лишь бы нам на глаза не попасться.

Верея шла впереди меня. Время от времени она замедляла шаг и прислушивалась. Я старался ей не мешать.

— После смерти сложно привыкнуть к новому бытию, — вдруг призналась она, оборачиваясь через плечо. — Личина возникает не сразу. На неё можно повлиять поначалу. Потому я и хочу помочь мальчонке поскорее обвыкнуться в новой ипостаси. Воспитаю из него доброго духа лесного.

— Ауку? — предположил я.

— Возможно, и ауку, — она задумчиво пожала плечами. — Я тебе говорила уже, что он сиротой был. Привык быть один. Всё по лесу разгуливал. В деревню не рвался. Другие ребятишки над ним смеялись из-за большого родимого пятна на лбу. Дети умеют быть добры и бескорыстны, а в следующий миг — невообразимо жестоки, знаешь?

— Знаю, — хмыкнул я в ответ.

Верея хотела сказать что-то ещё, но вдруг снова замерла на месте. Так внезапно, что я чуть было не налетел на неё. Обернулась, прижав палец к своим губам.

Кот же, учуяв опасность, выгнул спину дугой. Его жёлтые глаза вперили сердитый взор в кусты впереди. Там, за густыми зарослями колючего орешника, кто-то урчал. Видимо, доедал свой ранний завтрак.

Я пригнулся пониже и обогнул куст, стараясь ступать как можно тише.

В поросшей густой травой низине пировали трое тварей, что были похожи на чертей из детских сказок. Лохматые, рогатые, горбатые. С копытами вместо ног, с рылами вместо лиц. Они похрюкивали и тихонько улюлюкали, отнимая друг у друга растерзанную беличью тушку. В нос ударил запах крови и, как ни странно, перегара. Будто нечисть всю ночь напролет бражничала.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, кто предо мной.

Я возвратился обратно за куст к Верее и Коту, который ожидал моей команды.

— Угары, — шепнул я, наклоняясь к женщине поближе. — Твари ещё те, но для нас не опасны.

Лобаста хмуро покачала головой.

— Это те самые негодяи, из-за которых селяне убили русалок, — она сердито поджала губы. — Мои сёстры умерли в муках, а эти живут и веселятся. Поди и рады, что переродились. Никаких хлопот.

Я кожей ощутил, как вскипает её гнев. Женщина готова была голыми руками разорвать угаров. Она уже дёрнулась в их сторону, но я удержал её за плечо.

— Глупостей не говори, дурёха, — процедил я. — Никто не заслуживает после смерти сделаться нежитью. Тем более такой пакостной.

Она с вызовом глянула на меня. В лазоревых очах блеснула ненависть. Наверняка Верея понимала, что в обличье лобасты она была куда отвратительнее даже этих угаров. И уж точно не добровольно получила свою новую личину. Такая ладная девица, и такое страховидло после гибели. Похоже, я ударил по больному. Да ещё и поставил её рядом с теми, кто умел лишь пакостничать. С теми, из-за кого сгинули её подруги.

— Они при жизни были никчемны, а после смерти Омут лишь раскрыл их натуру гнилую. Омут врать не умеет, — сердито выпалила она.

— Что же ты при жизни такого скверного совершила, что сделалась из писаной красавицы гадкой болотной тварью? — я наклонился к ней.

Думал, говорю тихо.

Да только наша короткая перепалка не вышла такой уж неслышной и привлекла угаров.