Книга За девятое небо, страница 103 – Екатерина Мекачима

Драгослав кивнул. Кощей не мог разобрать, что так мучило великого веденея, но он чувствовал – Бронимир говорил правду.

– Я надеюсь то, о чём ты думаешь, не принесёт беды, – спокойно сказал Кощей, и Бронимир призвал на помощь всю свою волю, чтобы не выдать обуявший его ужас: неужели Драгослав догадался о велении Полоза? Нет, быть такого не может – в таком случае, царь не оставил бы его в живых. Или…

Злата впервые обратила на Бронимира взор – она, как и отец, не могла разобрать дум князя. Царевна видела, как бледный Бронимир из последних сил пытается скрыть свой страх – видимо, его тяготило нечто действительно жуткое. Хотя, его печали пусть останутся при нём, думала царевна. Бронимир за год не прислал ей и весточки, и это после того как предлагал царевне бежать вместе… Злата отвернулась от князя: она не снизойдёт до мук того, кто отвернулся от неё, когда был нужен. Как ни печально, но Злата понимала, что отец был прав, когда говорил ей о том, что Бронимир ей не пара.

– Я думаю лишь о том, что Новый Каганат непозволительно окреп, – нашёлся Бронимир. Князь был бы и рад сказать о велении Полоза и покончить с этим проклятием раз и навсегда, но всякий раз, когда он пытался рассказать о том, грудь сдавливало и он не мог сделать и вдоха.

Драгослав чуял, что Бронимир лгал – веденея томило другое, – но видел царь и то, что князь врёт не по своей воле, – и, как царь, он обязательно с этим разберётся и накажет того, кто посмел заволхвовать его слугу. А потом можно будет казнить и самого князя – за слабость духа и предательство. Те, кто может позволить себя зачаровать, в правящем дворе Солнцеграда не нужны.

– Хорошо, – кивнул Драгослав, и Бронимир сел. Но по взгляду Бессмертного веденей понял, что царь ему не поверил. Но, вместо того чтобы казнить, Кощей согласился с ним… – Я знаю, вас всех тяготит, почему я допускаю становление Нового Каганата. – Драгослав обвёл придворных взглядом – все внимали ему, даже мёртвый Инагост будто оживился. – Но порой победа оборачивается поражением, а поражение – победой. – Драгослав откинулся на спинку трона, сев удобнее. – И небольшая победа Нового Каганата станет его великим крахом.

* * *

Злата покинула собор вместе с отцом. От того, что задумал царь, шла кругом голова – в Новом Каганате Кощей лишь собирал очередное войско. Войско, которое с победой прошествует до легендарной земли Варикия, омываемой Тёмным морем. Царевна должна бы радоваться замыслам царя, но неясная печаль вновь сдавила сердце. Злата всё чаще чувствовала ледяное беспокойство, даже рядом с отцом. И возвращение Бронимира ко двору только усилило тоску – как он посмел так обойтись с ней? Как посмел не написать ни разу?

– Ты не видела Мирославу? – спросил Драгослав Злату, когда они поднялись в верхние палаты.

– Нет, – невольно скривилась царевна. Мирослава – ещё одна причина её печали. За минувший год волхва непозволительно сблизилась с царём – это замечали все. И сие сильно ранило сердце. Неужели отец забыл маму?

– Злата, у меня впереди вечность, – сказал Драгослав и остановился. Царевна уже привыкла к тому, что ничьи думы не были тайной для царя. Но смог ли он прочитать Бронимира? Злата посмотрела в чёрные глаза Бессмертного, и ей почудилось, будто она смотрит в бездну. Но мимолётное наваждение прошло, когда Кощей продолжил речь: – И я не собираюсь упускать то, что даёт мне вновь обретённое человеческое тело.

– Мирослава – смертная, – осмелилась Злата, сдерживая подступившую злость.

– И что? – пожал плечами Драгослав. – Не она – так другая, – помолчал немого и продолжил: – Ни одну из них я никогда не полюблю так, как любил твою мать, – тихо проговорил царь, и Злата невольно вняла ему – холодная ворожба успокоила царевну. – Ты уже взрослая, и я скажу тебе как есть, – мягко говорил Бессмертный. – Я не могу любить, Злата, ибо я – не человек. Я могу даже не есть, но вкус заморского вина мне доступен. Так почему бы не вкушать его?

Злата молча смотрела на отца: несмотря на волхвование Кощея, его признание отозвалось ещё бо́льшей душевной болью.

– Ты не можешь любить даже меня – свою дочь? – с вызовом спросила она, и Драгослав улыбнулся.

– Ты – моя дочь, – повторил он и положил руку на плечо Злате, – и ты никогда не покинешь ни моих дум, ни моего сердца. – Кощей опустил руку, но царевна продолжала хмуро смотреть на него. – Если вдруг увидишь Мирославу, передай ей, чтобы она пришла ко мне.

Злата молча кивнула, и Драгослав направился в сторону своих покоев.

* * *

Мирослава, когда удавалось отлучиться, любила покидать царский терем, дабы подняться на белокаменную стену, защищающую столицу, и внимать силе моря и ветра. Подходить к воде ближе Мирослава боялась, а как освободить себя от Слова, данного Топи, волхва ещё не знала, несмотря на то что сам царь называл её способной ворожеей. Просить помощи у Бессмертного Мирослава не хотела, дабы не показывать свою слабость – в Солнцеграде её Топь не достанет, а Слово, разрывающее путы, она найдёт сама – вот тогда и расскажет царю о своём могуществе.

Мирослава стала придворной ключницей. Её слушалась и боялась вся обслуга, да и не только она – и волхвы, и князья, и веденеи благоговейно сторонились её. Мирослава невольно улыбнулась своим мыслям – она станет не просто могущественной ворожеей – придёт время, и она, а не Злата, займёт место Наместницы Бессмертного; потом о Мирославе будут слагать песни – слава её прогремит, как гроза Перуна, по всей Сваргорее. Как же, должно быть, этому удивятся в Еловой, сладостно подумала Мирослава и открыла глаза: низкие тучи клубились над тёмным морем, и строптивый внук Стрибога мешал дышать. Тьма владела Солнцеградом – даже лето не смутило мглу. Но Мирославу это не беспокоило – она пошла за холодом, как сказал бы Никодим. И в том она не видела беды – так ей, избранной, велели Боги.

Мирослава раскрыла руки, принимая силу ветра, зашептала и ощутила, как Стрибожий внук, повинуясь её Слову, окружил её, наполняя ледяной мощью. Волхва взяла эту мощь и отправила в далёкое море – мерцающее кружево сорвалось с её рук и, пролетев над водой, подняло её невероятной силой. Мирослава улыбнулась – сила её крепла день ото дня, – скоро она станет свободной и от оков Топи.

Мирослава постояла, вглядываясь в неспокойное море: вызванная ею волна накатилась на Идру, качая плоты, суда и пирсы. Когда стихия успокоилась, волхва пошла обратно, обратившись старицей. Мирослава любила обращаться старухой, да и Слово для отвода глаз шептала – её никто не замечал. Подле стены волхву ждала царская кибитка с возчиком, который повёз Мирославу в царский терем.

Ворожея не хотела спешить – ещё будучи послушницей в Половце, она полюбила гулять, и сейчас нашептала пару слов возчику, и тот медленно повёз её по окольным улицам. Мирослава с наслаждением смотрела в окно повозки: сегодня во дворце она была не нужна и могла позволить себе любимую усладу – прогулку по Солнцеграду. Порой Мирослава просила возчика остановиться, выходила из кибитки и медленно шла по понравившейся ей улочке, а служка ехал следом. Волхва закрывала глаза и внимала серебряной Песне, которую теперь слышала явно – ей даже казалось, что в окутанном тёмным туманом Солнцеграде Песнь звучит куда слышнее. Мирославу не страшили ни глаза выглядывающих из тумана навий, ни темнота сгущающегося вечера, ни холод ветра Неяви.