Онлайн книга «Книга двух путей»
|
– Ну давай, говори мне непристойности! Мой смех, застряв между нашими телами, вернулся к нам поцелуем. Опрокинув меня на спину, Уайетт лизнул мою шею и языком начал прокладывать себе путь вниз, приятно холодя кожу. Мы не сразу поняли, что кто-то стучит в дверь. А когда наконец услышали стук, Уайетт крикнул, особо не заботясь о том, кто там за дверью: – Проваливайте! – Дон! – Голос Дамфриса звучал непривычно мрачно. Я подняла с пола рубашку Уайетта и надела ее, прикрыв голые бедра. И, подождав, пока Уайетт завернется в простыню, открыла дверь. – Тебе сообщение, – сказал Дамфрис. В те времена сотовый с международным роумингом имелся лишь у профессора Дамфриса. И, уезжая, мы оставили родным номер его телефона для экстренной связи. Дамфрис протянул мне сотовый: – Ты должна срочно позвонить своей матери. После чего профессор сразу ушел. Я же, с телефоном в руках, осталась наедине с Уайеттом. И в ожидании соединения с абонентом неотрывно смотрела на перевернутый башмак на полу. Я села на край кровати. Свернувшийся рядом Уайетт обнял меня за талию, словно предвидя, что мне понадобится на кого-то опереться. – Мама? – спросила я. Когда она начала говорить, когда рассказала об онкологии, я оцепенела, решив, что если не буду двигаться, то смогу остановить поток слов. Но он не иссякал: яичники… хоспис… недели… Не знаю, слышал ли наш разговор Уайетт, однако он понял, что случилось нечто ужасное. Он переплел свои пальцы с моими, нежно сжав мою руку. А мама все говорила и говорила, перечисляя несработавшие методы химеотерапии, объясняя, почему не позвонила раньше, настаивая на том, чтобы я не меняла свою жизнь из-за ее смерти. – Все, я еду домой. – Я резко встала, оторвав от себя Уайетта. Тексты, которые мы с Уайеттом обнаружили во внутреннем саркофаге, посвящены критериям нравственности, а именно возможности предстать после смерти перед сонмом богов и честно признаться, что вы не совершали дурных поступков. Но что реально означает быть безгрешным? Возможно, это осознание своего предназначения помогать людям? Спешить к постели умирающего? Ставить интересы других выше собственных? Полагаю, в качестве контраргумента вы можете сказать, что в данном случае речь идет не о самоотверженности, а скорее о терновом венце мученика. Который примеряют на себя не из этических соображений, в основном из чувства вины. Тогда, в этом аспекте, что значит быть аморальным? Любой ценой добиваться осуществления своей мечты? Лгать себе или лгать другим? Влюбиться в одного мужчину, если вам положено любить совсем другого? И так ли это важно, что вы растоптали свои чувства? По крайней мере, я знаю одно: по идее, «нравственность» – понятие однозначное, но в реальности все не так просто. Все течет, все изменяется. Дерьмо случается. То, кем мы являемся, обусловлено не нашими поступками, а тем, как мы объясняем себе их мотивы. Уайетт не приходит обедать, так как ведет телефонные переговоры с деканом факультета последипломного обучения Йеля, а также с их отделом связей с общественностью для разработки сообщения, которое необходимо будет разослать после пресс-релиза Министерства по делам древностей. И хотя сообщение, естественно, будет менее детальным, чем публикация с описанием обнаруженной гробницы, которую придется ждать еще несколько месяцев, оно обеспечит Уайетту и Йелю признание международного археологического сообщества. Вечером, когда все обитатели Диг-Хауса отправляются на боковую, я остаюсь на крыше, поскольку чувствую себя слишком заведенной, чтобы спокойно уснуть. Я знаю, Уайетт непременно вставит мое имя в будущую публикацию. И даже когда меня не будет, моя работа в любом случае останется канонической для будущих поколений египтологов. Именно этим я и объяснила Уайетту свой неожиданный приезд. Я смотрю, как сперва одна поденка, а затем еще две прыгают по ограждению террасы. – Ах вот ты где! – слышится голос Уайетта. – А я уж думал, что тебя потерял. Я уж думал, что тебя потерял. Повернувшись, я надеваю на лицо широкую улыбку: – Ну как, закончил со звонками? – На сегодня да. – Тебе удалось связаться с Дейли? – А почему ты спрашиваешь? – хмурится Уайетт. – Да так. Просто решила, что твой спонсор захочет узнать о таком важном открытии. – На самом деле мне совсем не хочется говорить о Дейли. – Облокотившись на перила террасы, Уайетт прихлопывает поденку. – Не делай этого! – прошу я. – Ради бога, скажи, что не стала одной из тех чокнутых, которые выпускают на улицу пауков, пойманных в бумажный стаканчик, чтобы те могли провести остаток жизни на свободе… – У поденки самый короткий жизненный цикл на планете. Всего двадцать четыре часа. И как не стыдно способствовать ее преждевременному уходу из жизни? Уайетт смотрит на раздавленную мушку: – Не повезло, приятель! Будем надеяться, сегодня у тебя был лучший день в жизни. «Лично у меня точно был», – думаю я. – А что вообще делают мухи? – после некоторой паузы задает вопрос Уайетт. – Танцуют группами и обхаживают друг друга. – Выходит, они куда более продвинутые, чем мы. Если у тебя в запасе совсем мало времени, постарайся использовать его на все сто. – Увидев, что я отвожу глаза, Уайетт тихо спрашивает: – Олив, так что случилось на самом деле? Нет смысла продолжать притворяться, будто я не знаю, о чем это он. Я опираюсь спиной на перила. В результате мы с Уайеттом смотрим в противоположные стороны. Что очень правильно, говорю я себе с горькой улыбкой. – У меня не было выбора. У мамы нашли рак, и она, сколько могла, скрывала это от меня. Она собиралась лечь в хоспис. – Мне известно, почему ты уехала. Но я хочу знать, почему ты не вернулась. Так вот она какова, расплата. Вы начинаете расчесывать шрам, который скрываете под шарфами, куртками и слоями одежды, и, бередя его, четко вспоминаете все, что испытывали в момент ранения. Я осторожно пробую линию разлома – трещину, разделившую мою жизнь на «до» и «после»: ту, какой я ее представляла, и ту, какой она стала. Что, если… Что, если… Что, если… – Мне нужно было быть рядом с мамой. – Мои слова звучат убедительно; на ум снова приходит Джехутинахт, подтверждающий свою чистоту в Зале двух истин. – А потом нужно было позаботиться о Кайране. – О твоем… брате. – Уайетт тянет за ниточку воспоминаний. – Ага. Он стал врачом, – гордо заявляю я. – Нейрохирургом. Уайетт поворачивается ко мне: – А ты тем временем… – Стала доулой смерти, – заканчиваю я фразу. – Но ты уже знаешь. |