Книга Жена Тони, страница 103 – Адриана Трижиани

В бежевом летнем костюме, парадной рубашке в цветочек, аскоттском галстуке и кремовых мокасинах с кисточками, Тони стоял в лучах софитов на сцене ночного клуба «Пещера сокровищ» в Неаполе, штат Флорида. К весне 1968 года ему стукнуло пятьдесят два. К этому времени поток предложений сниматься в итальянском кино иссяк, а большие гастроли с оркестром его имени пришлось отменить – билеты не продавались. Ли стала находить ему ангажементы в гостиницах, куда его приходили послушать люди, ностальгировавшие по музыке эпохи биг-бэндов.

Дора сидела за кулисами и читала «Коррьере делла сера», потягивая эспрессо. Ответственная, всегда готовая поддержать мужа Дора сопровождала Тони на гастролях и находила способы занять себя, пока муж давал по два концерта за вечер в малых залах роскошных отелей, рассыпанных вдоль флоридского побережья. Каждый раз, уловив слухом произнесенное Тони со сцены слово «жена», она откладывала свое занятие и прислушивалась. Оказывается, и для нее тоже Тони Арма оставался неразрешенной загадкой.

Тони направился к инструменту. Голубой луч прожектора проводил его до самого изгиба глянцево поблескивающего черного рояля «Стейнвей». Пианист вплел в свою импровизацию перед началом исполнения первые аккорды новой баллады, которую Тони этим вечером вводил в программу.

– Знаете, за каждой песней кроется история, – начал Тони. – После моего развода со второй женой – кстати, очень милая девушка, у нас просто не сложилось – моя импресарио послала меня в Италию сниматься в фильмах жанра «спагетти-вестерн». И именно там я повстречался с настоящей красоткой, моей женой Дорой Альфеденой, известной в Италии актрисой. Она покорила мое сердце. А вы ведь знаете, у меня трое детей от другой потрясающей женщины, Чичи Донателли.

В клубе раздались редкие аплодисменты.

– У Тони и Чичи была хорошая карьера, – продолжал Тони. – Многие из песен, которые я записал на пластинки, сочинила именно Чичи. Когда в прошлом месяце моя прекрасная мама отошла в мир иной, то клянусь, мне казалось, что мир вокруг меня рушится. Мама была добрая, порядочная и настоящая красавица. Она жила в Риме вместе со мной и Дорой. И вот тогда я позвонил Чичи и за пару часов сумел выразить свои мысли, и мы вместе написали эту песню. Мы назвали эту балладу Rosaria il mio cuore ^[98].

Inquieto ^[99]

Двадцатишестилетний Леоне Арма вошел в гримерку матери за кулисами телепередачи «Сегодня вечером» с букетом подсолнухов и алых роз.

– Это тебе, Ма. Из лучшего цветочного магазина Бербанка. Ты выглядишь великолепно.

– Это неправда, но я притворюсь, что верю. И цветы тоже давай, – сказала Чичи.

Она сидела перед зеркалом в длинном пеньюаре.

– А где Па?

– Общается с продюсером, как его… Питер Лазалли, кажется?

– Все правильно, – подтвердил Леоне. Он и правда походил на молодого льва ^[100]: роскошная темная кудрявая грива, материнские глаза и отцовский нос, каким он был до операции. А еще ему достался музыкальный талант обоих родителей. – Вот видишь, ты снова отлично вписываешься в мир шоу-бизнеса.

– Да нет. Я рада, что отошла от дел – от подобных мероприятий уж точно. Ничего не могу толком запомнить, голова как решето. Если повезет, то, по крайней мере, вспомню, в каком регистре петь. Надеюсь, я не обрушу рейтинги мистера Карсона. Пол-Америки включит передачу, увидит на экране старую каргу и немедленно переключится на Дика Каветта. – Чичи припудрила лицо. – И правильно сделают. Нечего тут видеть, кроме упадка цивилизации.

Леоне рассмеялся.

– Ма, просто будь самой собой. Ты забавнее любого комика.

– Ну да, Лео, как раз это любая женщина мечтает услышать.

– Мне нравятся женщины с чувством юмора.

Тони забарабанил по двери гримерки.

– Ты одета? – спросил он из-за двери.

– Заходи уже, – ответила Чичи, и Тони вошел.

– Привет, папа! – Леоне обнял отца.

– Итак, Чич, большую часть времени ты будешь справа. Они там клеят на пол розовую изоленту для тебя, черную для меня. А когда будем танцевать, не выходи за пределы синей ленты.

Тони подтянул шелковый пояс под черным смокингом и поправил кольцо на мизинце. Комнатка наполнилась запахом одеколона «Брют». Тони потел и источал одеколоновые пары.

Чичи посмотрела на него в зеркало.

– В танце вести будешь ты, тебе и следить за лентой.

– В танце ты всегда слишком расходишься. И вертишься. А когда ты вертишься, то размахиваешь конечностями, и в итоге рука или нога выйдут из кадра.

– Аллилуйя! Тогда пусть меня вырежут из кадра, да и вообще из передачи! – воскликнула Чичи, вскидывая руки жестом древнегреческой богини.

Тони переполошился.

– Слушай, не уходи, ты все испортишь!

– Леоне, подай отцу липучку. Он будто кувыркался в кошачьем лотке. – Чичи дала сыну ролик для чистки одежды.

– Я с кошечками больше не общаюсь, я ведь женат.

– А я сказала – кошачий лоток, а не кошечки. Попался! И не впервые. Впрочем, ничто уже не ново под солнцем.

– Ма, эту реплику надо бы вставить во время выступления, когда Джонни пригласит вас сесть на диван. Она гениальна.

– Еще неизвестно, пригласят ли нас на диван. – Тони поправил воротничок. – Если твоя мама допляшется до того, что выскочит из кадра, нас никогда сюда больше не позовут. Так что не стоит слишком надеяться.

– Нашел о чем беспокоиться. Лично я уже ни на что не надеюсь, – вздохнула Чичи, брызгая на свои волосы лаком «Аква Нет».

– Святые угодники, Чич! Мы тут все поумираем от рака легких из-за твоей брызгалки.

– Ты хочешь, чтобы с меня сыпались волосы, когда мы будем петь?

– Нет.

– Тогда просто не дыши. – Чичи снова окатила прическу лаком.

– А во что ты будешь одета? – спросил Тони.

– Это сюрприз, – отрезала Чичи.

– Но мы будем сочетаться?

– Сочетаться? Ты же в смокинге. Зачем нам сочетаться?