Онлайн книга «Сотник. В ответе за всех»
|
– Их Илья позовет. А ты, друже, посиди, послушай. Может, и добавишь чего. Вот так вот! Чтоб знал, никто тут против тебя не «копает». Никаких тайн. Первым вошел худощавый парнишка с растрепанной головою, длинный, как жердь. Все звали его Жердяй – и эту кличку Михаил уже слышал… ТАМ, дома… Где конкретно, пока что не припоминал. – Лодейки-то? Да, были. При мне пять прошло. До полудня? Так все пять до полудня. Три – в Туров, и две – в Киев. Куда там еще плыть? – Так в Царьград! – десятник не преминул показать свою «умность». Еще бы – про Царьград знает. Не хухры-мухры. – А хоть и в Царьград – так все одно через Киев. Две ромейские ладьи – моноксилы… – вот тут уж настал черед и простого унота – ратника младшей стражи. Жителя дальних болот. – Ишь ты – моноксилы, – прищурился Миша. – Что про них знаешь? Жердяй повел худым плечом: – Так это как наши однодревки, только покрасивше малость. Киль из одного ствола, борты-насады. Складная мачта. Дюжины две-три гребцов, они же – матросы. Ну, ежели потом через море… В Царьград ежели… – Да ты не поясняй, мы и так понимаем, – осклабился десятник. – Чай, не дураки же перед тобой сидят. – Да я… – А что значит – «покрасивше»? – Михайла покусал губу. – Ну-у… – Жердяй ненадолго задумался и вдруг улыбнулся, показав редкие желтые зубы. – Ну это… изукрашены всяко. – Помнишь, как? – Вот этого не скажу… – Ладно. У других спросим. А в Туров какие прошли? – Две киевские и одна – ромейская. Киевские поменьше, ромейская – большая. На сорок гребцов. – Та-ак… Миша сразу припомнил место, где остался след от ладьи… Если ромеи – или даже киевские торговые гости – причаливали к берегу… Могли девчонок украсть? А запросто! Все равно кто – киевляне, новгородцы, греки… Дело-то выгодное. Когда никто не видит. Ладно… а на убийство пошли бы? А почему бы и нет? Опять же, не просто так, а чтоб все шито-крыто. Остальные караульные поведали то же самое. То же, что уже и без того было написано в постовых ведомостях, на бересте. Ничего необычного – дюжина ладей прошла в Туров и семь – из Турова. Из тех, что в Туров – пять ромейских, в обратную сторону ромейских – три. Остальные все – русские, но бог знает чьи. Киевляне, новгородцы, ладожане… Да мало ли? – Ладно. В Турове справимся. А вот ты тоже сказал – «красны». Ну, красивые то бишь… – выпытывая подробности, сотник пристально взглянул на последнего (или лучше сказать – крайнего) из караульщиков. Взглянул… и, не то чтобы захохотал, но едва не расплылся в самой широкой улыбке. При одном взгляде на этого парня хотелось тут же запеть: «Рыжий, рыжий, конопатый убил дедушку лопатой!» Настолько уж парнишка был… Ну, прямо как солнышко! Круглое, густо усыпанное веснушками лицо, синие восторженно-смешливые глаза и буйная огненно-рыжая шевелюра. «Рыжий, Рыжий, конопатый…» Звали его Вели-мудр. Уж совсем не в тему! Ну, конечно же, местные оглоеды живо сократили – Велька. – Так красивые, оно понятно… И узорочье всякое, и на носу – фигуры, а позади – либо шатер, либо вообще – изба! Ну, небольшая такая… – Каюта кормчего… Большая и не может быть – это же тебе не океанский корабль! – Каю-та? – Велька изумленно сунул в рот указательный палец. И такой уморительный у него стал вид, что оба начальника – Миша и Демьян – не удержались-таки, громыхнули смехом. – Да, каюта, – сотник смеялся до слез. – Чай, не радиорубка! – Ну, насмешил, паря, – сквозь смех бросил Демьян. – Вот ведь, живут в лесу, молятся колесу… «Про лес-то он правильно сказал, – подумал Миша. – Велимудр ведь из Нинеиной веси… последыш… как и Ермил. Так что и про колесо – почти что правда». Рыжий на смех не обиделся – похоже, он вообще был не из обидчивых, – терпеливо ждал, пока все отсмеются. – Ты про фигуры сказал? – Михайла, наконец, смог говорить. – Что за фигуры? – Две – святые с крестами, в одеяниях долгих, один – конь, – важно уточнил подросток. – Букефал называется. Ну, был такой в древности царь Александр, так вот он… – Да знаем мы про Македонского! А конь-то… – Так там, на носу – и надпись. У кого – и сзади. А я по-гречески могу, меня отец Михаил покойный учил когда-то! – Учил… – сотник задумался. – Постой. Как отец Михаил? Ты же с Ниениной веси?! Что, Нинея Всеславна так вот тебя спокойненько отпускала? – Бабушка Нинея вообще меня не любила, – пожал плечами юный Велимудр. – Сказать по правде – терпеть не могла. Все охальником обзывала. Потому что веселый, и в разные страхи не верю. Она пыталась как-то – не вышло. Озлилась тогда, прогнала… Еще до того, как мор начался. И посейчас, как увидит – плюется. «Ох, ничего себе! Слышали, сэр Майкл? Этот рыжий парнишка, похоже, утер нос велесовой Ведунье! Ну, сам – вряд ли, слишком уж юн. Скорее – это все-таки гены. Насмешник, весельчак… Такому разве что греческие боги по нраву придутся… или даже римские… Стоп, Михаил Андреевич! Отставить. Парнишка же про отца Михаила сказал!» – Да-да учил, – дернулись рыжие вихры. – Немного, правда. И недолго. Но книжки дал – Новый Завет, псалтырь. Так я и выучился. – Молодец, – Михайла одобрительно хмыкнул. – Так ты, может, всех ладей названия вспомнишь? – А я их, господин сотник, и не забывал. Просто вы раньше не спрашивали! Уел! Уел, черт рыжий! – Ну, говори, говори уже. – Значит, так… Велька принялся загибать пальцы… Жест, кстати, для здешних мест не очень-то характерный, скорее – у господина сотника и подсмотренный. Или у наставника Тимофея! Ишь ты… Что же это рыжий-то – издевается? Да нет, не похоже. Скорей, ему просто удобней так… – Значит, вот… Сначала – в Туров. Первым прошел «Святитель Николай Мир-Ликийский», за ним – «Букефал», а потом – «Гиперборея». Здоровенная такая ладьища! Две ка-ю-ты – на носу и сзади. – Проще сказать – на баке и на юте, – вспомнил свое морское прошлое Михаил Андреевич. – Обратно?.. – Обратно – «Святая София», – мальчишка наморщил нос. – Так себе лодейка, совсем маленькая, на дюжину гребцов. Такие обычно за медом да воском плавают. Не лодейка, а какой-то плот. – Ишь ты – плот. А тебе сразу крейсер подавай! – Кре… – Не бери в голову… Лучше скажи, где зуб потерял? Во время беседы парнишка пару раз улыбнулся… Лучше бы он этого не делал. Десятнику стало еще смешней, да и господин сотник еле сдерживался. Улыбка-то у рыжего оказалась та еще – щербатая! Одного зуба не хватало – почти что посередине. Верно, выбили, ага… За то, что насмехался… – Зуб? А! Это Горька, сестрица моя… Не родная, седьмая вода на киселе. Но мы с ней дружили. |