Книга Три комнаты на Манхэттене, страница 131 – Жорж Сименон

— Ты хочешь сказать…

— Вот видишь, ты опять финтишь. Я спрашиваю — да или нет?

— Все зависит от того, что ты называешь интересами.

— Ну деньги, если тебе угодно. Или возможность выплатить их определенному лицу.

От его беспощадно накаленного взгляда нельзя было спрятаться.

— Это непросто, но…

— Отлично. Так ты и сделаешь. Сейчас я объясню тебе ситуацию. Эмили не богата. Она истратила значительную долю своих сбережений на мой побег. Остальное отдала Милдред, но это гроши.

— Милдред без денег?

— Хуже. За комнату не плачено. Два дня она работала подавальщицей в кафе.

— В мексиканском кафе?

— Да. Больше не выдержала, и я понимаю — почему. Помолчи! И не воображай, что я пытаюсь тебя разжалобить. Ты не знаешь Фрэнка. Ему пятнадцать. Он тоже пытался подработать. Насколько я понял, по ту сторону это почти нереально. Мексиканцы бедны. Чтобы прожить, жители Ногалеса должны искать себе место в американской части города.

— Верно. Даже на наших ранчо служат почти сплошь мексиканцы.

— Остановка за одним: чтобы утром и вечером пересекать границу, надо иметь постоянный пропуск, а Милдред не может его выправить — ей пришлось бы назвать свою настоящую фамилию. Полиция сразу насторожилась бы, так что, пока я не перебрался…

— Ясно.

Такое обсуждение технических в известном смысле вопросов — уже разрядка.

— Фрэнк попробовал стать чистильщиком сапог, но его побили конкуренты — туземные мальчишки. Деньги нужны моей семье самое позднее завтра утром, иначе хозяйка выбросит их на улицу. О чем ты задумался?

— Об этом.

— Это так сложно?

— Ты способен соображать?

— Я совершенно спокоен.

— Тогда брось пить и послушай минутку. Ты появился, когда я меньше всего на свете ждал тебя, и ты потребовал, чтобы я переправил тебя через границу. Ты не спросил, подвергаюсь я риску или нет. Не подумал даже, что одно твое присутствие может стать для меня форменной катастрофой. Нора того и гляди догадается.

— Понял.

— Ничего ты не понял: если бы понимал, не стал бы напускать на себя угрожающий вид. Что касается границы, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе перебраться.

— Я переберусь.

— Тем лучше. Денег я тебе тоже дам — и достаточно, чтобы ты продержался, пока не устроишься.

— Благодарю.

Дональд вложил в слово целый заряд иронии.

— Ты требуешь их у меня для своей жены сейчас же, еще до утра. Отвечаю тебе: попробую, но это сложнее, чем ты полагаешь. У Норы есть интересы в Мексике — она совладелица одного ранчо в Соноре, если хочешь знать. Но только совладелица. В дела она не вмешивается. Я не могу позвонить управляющему и поручить ему отвезти деньги по такому-то адресу; он живет в горах, в пятидесяти милях от Ногалеса. Это тебе понятно? У меня лично есть по ту сторону деньги в банке. Но пока вода не спала, я не могу послать чек. К тому же предпочитаю не оставлять следов.

— Это означает?..

— Одно: вопрос надо рассмотреть со всем хладнокровием. Мне жаль Милдред и детей.

— Еще раз благодарю.

— Убежден, что еще сегодня вечером придумаю, как им помочь.

— Убежден?

— Разумеется, дорогой мой Дональд.

Может быть, именно потому, что Пи-Эм уже был напуган, что страх сидел в нем до сих пор, он и взял неожиданно этот развязный, снисходительный тон.

— Разумеется, я попытаюсь. И поверь: я не сделал бы больше даже для собственной жены, окажись она в таком положении.

— Ты имеешь в виду Нору или Пегги?

Несмотря на все свое бешенство, Пи-Эм ответил:

— Нору.

— Разреши в этой связи задать тебе один вопрос. Даже несколько. Мы ведь все равно разговариваем о Норе, правда?

Дональд откровенно издевался над ним, откровенно искал ссоры. Пи-Эм охотно помешал бы ему пить, но было уже поздно: Дональд не спускал свирепого взгляда с бутылки, которую поставил рядом с собой.

— Сколько было Норе, когда она в первый раз вышла замуж?

— Точно не помню. Года двадцать два.

— А ее мужу?

— Мак-Миллану? Верных сорок пять.

— Она была богата?

— Не очень, хотя из хорошей семьи.

— Брак по любви?

Пи-Эм сухо процедил:

— Мне это неизвестно.

— Хорошо, продолжим. Умирает ее муж, и она выходит за тебя. Брак по любви?

— По-моему, это касается только ее.

— Ладно. А с твоей стороны?

— А это касается только меня.

— Понимаю.

На этот раз кровь ударила Пи-Эм в голову, и он в свой черед перешел в атаку:

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего. Не злись. Мы же впервые после такого долгого перерыва говорим как брат с братом, верно?

— Ты выпил.

— Ты тоже. Я наблюдал за тобой с тех пор, как попал к тебе в дом, и вижу, что ты пьешь не меньше, чем я в прошлом. Пожалуй, и больше. А теперь мой главный вопрос. Предположи, что завтра ты окажешься обесчещен: обнаружится, например, что ты замешан в разных неблагонравных историях, как это бывает с адвокатами или с мужьями богатых жен. Предположи, что полиция арестует тебя и упрячет за решетку…

— Договаривай.

— Как поступит Нора?

Пи-Эм понял и предпочел отвести глаза. Речь Дональда стала еще более прерывистой. Он почти задыхался.

— Предположи, что ты всю свою жизнь был гадиной. Нет, не крупной. Маленькой, просто мразью! Конечно, среди вас таких не встретишь — вы все делаете по-крупному. Предположи, словом, что ты жалкая тварь, неспособная противостоять соблазну, тварь, которая тащится за приятелями в бар и, попав туда, забывает, что дома ждут жена и дети, что деньги, просаживаемые в кабаке, нужны им на пропитание. Так ведь могло и с тобой случиться…

— Нет.

— А со мной случилось. И я считал нормальным, что Милдред надрывается, лишь бы дети, несмотря ни на что, жили прилично. И я терял работу, не желая сознаться себе, что сам кругом виноват.

— Все это я знаю.

— Ты знаешь? Ты? Ничего ты не знаешь. В теории, может быть, да, но в жизни ты не способен понять другого.

— Это тебе тоже Эмили сказала?

— Может быть.

— Ты что, пришел ко мне в дом, чтобы оскорблять меня?

— Я не собираюсь тебя оскорблять и очень сожалею, если ты обижаешься на правду. Мне просто нужно, чтобы ты понял. Так будет благоразумней. Глупость, которую я сделал, тут ни при чем. Да, я сделал ее и с чистой совестью могу заявить, что заплатил за это достаточно дорого. Но я прежде всего помню, что у меня есть обязанности перед Милдред и детьми. Помню потому, что, придя на свидание в тюрьму, Милдред ни словом не упрекнула меня. Потому, что ей не пришло в голову обратиться к тебе или кому-нибудь еще. Потому, что она просто ждала. И прождала бы двадцать лет, если бы все шло своим чередом. Это ты понимаешь?.. Так вот, моя Милдред в девятнадцати милях отсюда, в девятнадцати, Пэт! От меня скрыли, как она зарабатывала на жизнь последние два года. Даже Эмили отказалась говорить об этом. Вчера она была подавальщицей в мексиканском кафе, а мой сын чистил ботинки на улице. Завтра ее вышвырнут из комнаты.