Книга Три комнаты на Манхэттене, страница 237 – Жорж Сименон

Мать Кальмара радовалась, что сын стал учителем, и жалела только о том, что он назначен в Париж, а не в Жиен. Она не знала, что вначале он был лишь скромным репетитором. Впрочем, мать все равно не поняла бы разницы. Она с гордостью говорила своим покупателям:

— Мой сын — учитель!

Никто не принуждал Кальмара стать преподавателем. Но нельзя сказать, чтобы он сделал и свободный выбор. Он как бы плыл по течению. Женился на Доминике и поселился с ней на бульваре Батиньоль, в двухкомнатной квартире, выходящей во двор: неподалеку был ресторан, куда они ходили обедать.

Он познакомился с семейным кланом Лаво. Они жили тогда в той квартире, где живет теперь Кальмар. Отец, работавший в ту пору метрдотелем, был весьма высокого мнения о своем общественном положении. Кое-кто из театральных звезд и критиков еще захаживал в «Вейлер», и все они называли Лаво просто Луи. Он тоже, рассказывая о разных знаменитостях, охотно называл их по имени, как если бы они принадлежали к одному кругу.

— Понимаешь ли, дружок, такова моя профессия. Все тебя знают, и ты всех знаешь. Ни одна другая профессия не дает возможности завязать такие интересные знакомства, не говоря уже о том, что узнаешь о людях гораздо больше, чем они думают. Представляешь, что было бы, если бы такой человек, как я, проживший сорок лет в Париже, написал воспоминания! Вот ты, к примеру, учишь ребятишек моих клиентов, а почти ничего не знаешь о них…

Старшая замужняя сестра Доминики жила в Гавре, муж ее служил старшим барменом в Трансатлантической компании, а она торговала там же прохладительными напитками. Вторая, одинокая сестра, Роланда, работала секретарем у адвоката на левом берегу Сены и вела довольно замкнутый образ жизни. Как знать, не предложит ли Доминика, хотя внешне она и не разделяет вкусов родителей: «Почему бы и нам не купить такой же ресторанчик, как у папы?»

Это ведь у нее в крови. По воскресеньям, пока он отдыхал после обеда, она с удовольствием помогала родителям в кухне или в зале. Нередко он заставал ее в переднике.

«Пойми, Жюстен, они с ног сбились. Надо же им помочь, раз они не берут с нас денег за еду».

И уж конечно, не он стремился каждое воскресенье в Пуасси. Дети? Предположим. Дети — другое дело, хотя бы из-за этой старой клячи. А он не прочь был иногда поехать куда-нибудь на новое место.

Ну а что касается преподавания… Как-то странно вдруг обнаружить — только потому, что какой-то неизвестный почти насильно вложил ему ключ в руку, — что вся его жизнь стала строиться на полуправде, если не целиком на лжи.

В начале своего преподавания в лицее Карно он был вполне счастлив и так же, как тесть, считал свою специальность одной из самых прекрасных на свете. Его радовали внимательные юные лица, и ему не терпелось преподавать в выпускных классах, дабы передать юношеству свое восхищение английскими поэтами.

Совсем не из-за денег Кальмар бросил преподавание, хотя и сказал так Доминике. Только Боб знал подлинную причину.

На самом же деле Кальмар из-за ерунды по-глупому испортил себе карьеру. И это случилось всего через два года после начала его педагогической деятельности.

А ведь он делал все, что было в его силах. Зная отвращение большинства учащихся к иностранным языкам, он пытался сделать свой предмет увлекательным. Например, придумывал забавные диалоги и проводил их с лучшими учениками.

— Вы, кажется, сегодня чем-то озабочены, месье Браун?

— Я забыл свой зонтик, сэр.

— Разве идет дождь?

— Может ли дождь не идти?

Все смеялись, и только один, всегда один и тот же ученик на последней парте, некий Мимун, никогда не смеялся и не интересовался тем, что происходило вокруг.

— Могу ли я узнать, месье Мимун, о чем вы думаете?

— Ни о чем, месье.

— Разрешите вам напомнить, месье Мимун, что в настоящий момент вы обязаны думать об уроке английского языка. Я полагаю, что родители посылают вас сюда именно для этого.

Мальчик был упрямый и злой. В эти минуты в его глазах вспыхивала скрытая ненависть.

— Месье Мимун, переведите первое предложение на странице шестьдесят пять.

— Я забыл книгу дома, месье.

— Одолжите у соседа.

— Я никогда ничего не одалживаю, месье.

— Месье Мимун, вы три раза перепишете шестьдесят пятую страницу.

Это становилось нелепым, длительная борьба между взрослым человеком, наделенным властью над классом, и двенадцатилетним ребенком, сознающим свою силу, поскольку он сын высокопоставленного лица.

— Месье Мимун!

— Что, месье?

Это «что, месье» звучало так издевательски, что часто Кальмар тут же складывал оружие.

— Ничего, садитесь. Мы постараемся не мешать вашим мечтам, а вы уж, пожалуйста, не мешайте нам.

В остальных классах у Кальмара все шло гладко. В классе же Мимуна обстановка все больше накалялась, и вскоре там наметилось два лагеря.

Кальмар уловил это по смеху. Наступил день, когда на его шутки стала реагировать половина класса, а потом лишь незначительная часть учеников.

— Прекрасно, господа, если вы предпочитаете строгость, я буду строгим. Должен добавить, к большому моему сожалению.

До тех пор он вел занятия только в шестом и пятом классах. В год, когда Мимуна, несмотря на плохие оценки по английскому языку, перевели в четвертый, судьбе было угодно, чтобы Кальмара повысили в должности и назначили в тот же, более старший класс.

Мимун был уже не ребенок, голос его огрубел, а во взгляде отражалось не только озлобление, но и непреклонное намерение всегда оставлять последнее слово за собой.

— Месье Мимун!

— Да, месье.

— Хрестоматия при вас?

— Да, месье.

— Будьте любезны, читайте.

— Я сделаю это не из любезности, месье, а по обязанности.

— Хотя ваш ответ меня не радует, тем не менее поздравляю вас с умением тонко воспринимать смысл слов. Страница сорок два, пожалуйста…

Дважды Кальмара вызывали к директору лицея. Никто не упоминал фамилии Мимуна, речь шла о родителях учеников вообще.

— Родители жалуются, месье Кальмар, на недостаточную требовательность с вашей стороны. Говорят, что вы любите смешить учеников, даже в ущерб дисциплине. Впрочем, это не мешает вам в иных случаях быть чрезмерно строгим… Соблаговолите подумать об этом… Не забывайте, что быть строгим — не значит переходить границы. Вы свободны, господин Кальмар.

Роковая пощечина прозвучала в июне, на третьем году его преподавания. Жозе было полтора года, у нее резались зубы. Жилось трудно. Тесть и теща еще не переехали из Парижа, и семья Кальмара ютилась в двух тесных комнатках на бульваре Батиньоль. Доминика всю весну прихварывала.