Онлайн книга «В третью стражу. Автономное плавание»
– На какой улице? – «Штейнбрюк?» Может быть, но почему говорит из-за ее правого плеча? – Не помню. – «Ну как можно запомнить улицы в чужом незнакомом городе? Она что, телефонный справочник?» – Н-н-е знаю. Я в Антверпене раньше не… не бывала. Только карту… – Это карта города, – тетка в шерстяном жакете, сложенный вчетверо лист. – Ты должна запомнить основные направления… Порт, вокзал, гостиница… – Он говорил по-немецки? «Что? Кто?!» – Нет, – качает головой, и от этого движения комната начинает вращаться быстрее. Быстрее, еще быстрее… «Танго, в Париже танго!» – Нет! Он заговорил со мной по-французски. – Что он сказал? – справа. – Он говорил по-французски? – слева. – Припомните! Что он сказал? – Штейнбрюк. – Он… ска… Прошу прощения, мадемуазель… Нет, наверное, «извините». – «Ах, как кружится голова, как голова… кружится!» – Мне кажется, он сказал: «Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить». Что-то такое. – Где это произошло? – из-за спины. – Что? – Где он к вам подошел? – слева. – Он говорил по-немецки? – справа. – Я же сказала, не помню! – «Боже, какая пискля!» – Не помните, на каком языке он говорил? – Нет. – Так, где он к вам подошел? – Не помню. – Ну, хотя бы в какой части города? – опять Штейнбрюк. «ОН…» – Сэйнт… Амадеус? – Может быть, Синт Амандус? – предлагают из-за спины. «В танго, в парижском танго…» – Да, точно. Синт Амандус. «Я подарю вам сердце в танго…» – Как он выглядел? «А ночь синяя, и сладкое вино… Господи!» – К… кто? – Этот мужчина, – снова Штейнбрюк. Спокоен, деловит, равнодушен… «Машина…» – Высокий… – Насколько высокий? – слева. «Ведь ОН высокий? Ведь так? О, да. ОН теперь высокий…» – Н-ну, у меня были туфли на низком каблуке, – она пытается вспомнить, но перед глазами несется круговая панорама комнаты, смазанная скоростью и визгом разогнанного до высоких оборотов мотора. – Я… мне кажется… я не доставала ему до плеча… – Метр восемьдесят примерно, – предполагает капитан Паша справа. – Да, возможно. «Возможно… Скорее всего… Где-то так… Метр… и еще… почти метр… ОН…» – Итак, он подошел к вам, – слева. «А кто устроился на подоконнике слева? Знакомое лицо…» – На кого он похож? – Ни на кого. – Можно предположить, что он француз? – из-за спины. – Нет, – трясет она головой. – Нет. Если только не из Лотарингии или Нормандии… – Значит, сразу видно, что немец, – кивает Штейнбрюк. – Типичный немец, не так ли? «Сколько раз он ее об этом спрашивал? Десять, двадцать? И еще художник рисовал… два раза? Или, нет. Кажется, три… Или мне это только приснилось?» – Или голландец, – говорит она, но губы и язык не слушаются, и горло способно, кажется, издавать только хрип. – Или… или бельгиец. – Он хорошо говорит по-французски? – справа. – Грамотно, – отвечает она, – небыстро, но… он ошибается… не часто, но… иногда. Достаточно, чтобы… И акцент… – Акцент немецкий? – из-за спины, хлестко, угрожающе. «Сукин сын! Выблядок!» – Нет, еврейский! – выплевывает она вместе с густой слюной. – А по-немецки он с вами говорил? – Штейнбрюк невозмутим, холоден, деловит. И предельно вежлив. Ни ругани, ни перехода на «ты», ничего… – Нет, – выдыхает она с силой, пытаясь прочистить горло. – Ни слова. – Вы сказали, что встреча произошла в Синт Амандус, – снова капитан Паша. – На какой улице? – Не помню. – А какую-нибудь другую помните? – вопрос уже слева. «Пинг-понг! Туда-сюда, обратно… Тебе и мне… Тьфу!» «Устрой истерику! – предлагает Жаннет. – Я бы…» «Ты бы… УЙДИ!» – Вы слышали вопрос? – Да… Бругстраат… бруг – это мост, ведь так? – Да, по-голландски это мост, – подтверждение приходит из-за спины, и сразу же шелест бумаги. «На карте ищет…» – Почему вы запомнили именно эту улицу? – а это снова Паша-капитан. – П… потому что… Вы мне не верите?! Вы!!! Вы… – Прекратите истерику! – властно, как хлесткой пощечиной… Штейнбрюк… «Мразь!» – Итак? – Паша-инквизитор. – Там была улица Бругстраат и… мост. Я подумала, это значит «Мостовая». И еще… я запомнила кондитерскую. Проходила мимо… открылась дверь, и на меня пахнуло теплом, ванилью и еще кофе… Я хочу пить! – Высокий, похож на немца, – говорит Штейнбрюк. – Я хочу пить! – Высокий, похож на немца, – равнодушно повторяет Штейнбрюк. «Не сдавайся! „В Париже…“ В Париже Эйфелева башня и… танго. В Париже…» – Я хочу пить! Дайте, пожалуйста, воды! – Высокий… – Воды! – Похож на немца. – Во… Я не сказала, что на немца. Может быть, скандинав, бельгиец… Воды? – Волосы? – слева, от окна. – Дайте воды! Темно-русые… – Может быть, каштановые? – гад из-за спины. «Ну, ничего, сволочь! Когда вам будут отбивать яйца в НКВД, вспомнишь этот день!» – Я хочу пить. – Вы не ответили на вопрос. «Мразь троцкистская!» – Нет, не каштановые, – она сглатывает, но и слюны нет. – Темно-русые, волнистые… немного… Подстрижен коротко… Дайте пить… – глас вопиющего в пустыне – безнадежно, ясно – не дадут. А комната уже не вращается – плывет. Медленно, тягуче, как балтийская волна. Тянется… – Он был без шляпы? – Ч…то? – Он был без шляпы? – пот заливает глаза, и в ушах гул, и непонятно уже, кто задает вопросы и откуда. «Чудище стозевно, многолико… Но… Но в Париже… ОН… И танго… В Париже…» – Нет, – трясет она головой. – Нет… Он был в шляпе… но когда мы зашли в кафе… В кафе… в кафе… – Вы зашли в кафе, и он… – Он ее снял. – И вы увидели его прическу? |