Книга Роза в ее руке, страница 45 – Александра Астафьева

На сердце от боли загнивала рана, и я не мог смотреть в ее потрясенные глаза цвета болотистой зелени. Она бы сразу все поняла.

Глухой скрип дверной ручки, хруст открывающихся петель и звук позади захлопывающегося замка раздались заключительным аккордом в печальной мелодии наших сердец.

Оказывается, мне не составило большого труда, чтобы за считанные секунды суметь добиться того, чему я активно противостоял в самом начале.

Вивиан ушла.

***

Всю прошлую неделю погода стояла по-настоящему осенняя, за окном прохладный влажный воздух сменил тепло, и вот-вот собирался барабанить дождь. Душу не отпускала тоска, а в груди печаль проигрывала свою мелодию. Все это и многое другое сказывалось на настроении, соответственно, и стихи мои не отличались сердечностью. С распадом музыкальной группы все исчезло, а наша с Линдой семейная жизнь продолжала трещать по швам.

Сборник моего поэтического творчества последний раз вышел в свет еще до того, как закончился курс лечения. Больше предложений не поступало. Как будто для всех я перестал существовать. Остался только для себя. Или умер, но мне пообещали, что буду жить. Можно было выбрать любое определение тому, что происходило с моей жизнью в последнее время.

Все было смутным и непонятным. Но я преодолел себя и постарался начать все заново.

Обрадовавшись новости о моем выздоровлении, мы с Линдой бросили все силы на зачатие ребенка. Когда у жены впервые случилась задержка, были уверены, что вот оно — начало новой жизни. К сожалению, рано радовались. Последующие разы были безуспешными. Зациклившись на идее с ребенком, жена при каждом отрицательном тесте расстраивалась и уходила в себя. Знакомое безмолвие пролегло между нами, оно влекло за собой недопонимание, раздражение, обиду и, как следствие, отдаляло друг от друга. Спустя какое-то время мы перестали мечтать о потомстве и не стремились жить счастливой семейной жизнью. Каждый из нас продолжал существовать сам по себе.

А сегодня я узнал о результатах анализов от доктора Моррисона. Я полностью не избавился от недуга, как предполагал, и врач настаивал на продолжении лечения, иначе…

Я не хотел говорить Линде, огорчать ее. Да и, казалось, ей уже было все равно, а я ничего не предпринимал, чтобы вернуть все на места.

Незадолго до настоящего времени она стала задерживаться на работе, и я позволял ей это. Не интересовался вовсе ее проблемами, доверял и был уверен, у жены достаточно дел в отличие от меня, за что и получал ее недовольный взгляд или колкий комментарий.

— Придется в этом месяце поднапрячься, чтобы оплатить кучу счетов и кредит, — безнадежно вздохнула жена, перебирая в руках стопку конвертов, вытащенных только что из почтового ящика у нашего дома.

— Сними тот остаток, который лежит на нашем общем банковском счете. Там хватит еще на целый год вперед, — предложил я тут же.

— Нет, у меня на него другие планы.

Интересно, это какие?

На счете находились и мои сбережения, вложенные с прошлых золотых времен, поэтому на них я тоже в какой-то степени «претендовал».

— Что за планы? — все же не стерпел и задал интересующий меня вопрос.

— Я собираюсь открывать свою небольшую редакцию, эти деньги лишними не будут. Пока решусь ими воспользоваться, процент набежит приличный.

— Вот как.

Пережевывая пищу, я уставился куда угодно, только не на Линду с ее мечтающим, но печальным взглядом.

У нее были свои планы на жизнь. Со стороны это выглядело именно так. А у меня?

Такого рода разговоры я всегда принимал на свой счет как замечание, а также, догадывался, какой последует за этим вопрос.

— Что слышно от издательства?

Бинго.

НИЧЕГО.

Просторная в светлых тонах кухня, в которой мы сидели за столом и поедали приготовленный общими силами ужин, постепенно превращалась в темную узкую тоннель, а еда становилась безвкусной.

— Звонил Терренсу, он сказал, что сейчас они не заинтересованы в том, о чем я пишу.

— Ладно, пиши то, что им нужно, — прозвучало из ее уст без особого энтузиазма, пока она постукивала столовыми приборами по тарелке.

— Ты ведь знаешь, я так не работаю.

Тяжелый вздох последовал за моими словами, а затем предполагаемый ее ответ.

— Ты вообще не работаешь, Бьорн, — с лязганьем отложила в сторону нож и вилку.

— Не напоминай об этом при каждом удобном случае, Линда. Я знаю, — в раздражении поставил чашку на блюдце чуть резче, чем предполагалось, издав противный звон стекла.

— Как ты не понимаешь, я говорю об этом, потому что хочу достучаться до тебя, — попыталась она продолжить эту тему более спокойным тоном.

— Стараюсь, Линда, стараюсь. Но всякий раз, ты норовишь упрекнуть меня в том, насколько я бесполезен. Содержишь наш дом, оберегаешь наш уют, задерживаешься на любимой работе до полуночи, когда мне этот вовсе не под силу, и ты знаешь почему. Все ты и только ты. Что ж, молодец! — мои руки сами по себе жестикулировали в воздухе, а голос издавал раздражение.

— Я не пытаюсь тебя обидеть. Просто не чувствую от тебя помощи.

— А я — твоей поддержки.

На меня не нужно было давить, чтобы завести с полуоборота. Когда речь заходила о моем творчестве, все само собой происходило непроизвольно. К сожалению, ни то, чем я занимался, ни мой раздражительный по щелчку пальцев характер, не приносили ни плодов, ни результатов. И подобное мало доставляло удовольствия Линде. Хоть мне и не забыть, как ранее она увлекалась моей поэзией и музыкой.

Куда же подевалась эта ее любовь?

Становилось погано и тоскливо от мысли моего неудовлетворения. Я сам не знал, чего хотел от жизни, едва смерившись с ее существованием. Да, я не был калекой, никчемным или убогим существом, чтобы не иметь какую-либо работу, но мне хотелось заниматься любимым делом. Желал возродить то, к чему стремилась моя душа. И как было жаль, что Линда отказывалась это понимать.

— Даже сейчас твои слова подтверждают, что ты делаешь все, — я хмыкнул. — Интересно, что же тогда делаю я.

Как бы ни пытался свалить свою вину на Линду, словами обвинения ситуацию было не исправить. Нужны были поступки. Причем с обеих сторон. А их не было.

Попытка возразить мне не удалась. Ее мобильный телефон, который лежал на столе в поле моего зрении, издал звук входящего сообщения.

«Не спишь?» — всплыло окошко с содержанием текста от Дэвида — ее коллеги, что крутился возле нее уже много лет. Она сразу поняла, что я заметил ночное послание, и не предприняла никаких действий.

— Напиши, что спишь. Со мной, — не хотел язвить, но что слетело с языка, то не вернешь.

Линда сделала вид, что не повела бровью на мою колкость. Пища не лезла в горло, а мгновенная ярость затуманивала глаза пеленой безумия. Мне одновременно захотелось схватить чертов телефон и перевернуть к верху дном все сообщения, чтобы обнаружит хоть какую-то малую часть ее вины в том, что наши отношения разлагались медленно, но верно.