Онлайн книга «Маршал»
|
– Понял, шеф, – согласился Тота. – Тогда по вашей теории и как описано в классической литературе, скажу так – дорогой Николай Васильевич, не учите жить, помогите материально. – Что, опять женщины, гулял? – Прошу вас, в долг, – кивнул Болотаев. В «Метрополе» Тота боялся случайно встретиться с Ибмас, а официант сообщает: – Мадам Ибмас только что выехала в аэропорт. Ваш долг погашен. – Как погашен? Кем погашен? – Погашен. Вот ваши часы. Вот вам письмо: «Уважаемый Тота Болотаев! Подойдите, пожалуйста, к господину Бердукидзе. Вам помогут с визой и билетами. А. Ибмас». Через неделю в Цюрихе его встречала Ибмас. Прямо из аэропорта она повезла Тоту к Цюрихскому озеру. Погода была пасмурной, шёл моросящий дождь. Прямо у пристани небольшое стеклянное кафе – почти пустое: только парочка туристов и одна пожилая дама, к которой Ибмас подвела Болотаева. – Моя мама. – Елизавета, можно просто Лиза, – протянула холодную костлявую руку. Амёла посидела с ними недолго: – Мне надо на работу. Мой банк здесь рядом. – Она поцеловала в щёчку маму. – Через час приду. Тота и мать Ибмас долго провожали её взглядом. У поворота, где она уже скрылась бы из вида, Амёла оглянулась и помахала на прощание рукой. – Славная у вас дочь. – Да, – улыбнулась Лиза и вдруг сказала: – Не похожа на меня. – Как же, похожа, – возразил Тота. – Особенно глаза. – Ну, глаза, – всё же довольна мать. – Я дочь репрессированных немцев. Выросла в неволе. У нее, слава Богу, этого не было. – Во время ссылки в Казахстане вы жили вместе с чеченцами? – Да. – Лицо Лизаветы стало строгим и печальным. – В связи с этим я вас и позвала. Спасибо, что откликнулись. Однако у меня к вам одна нижайшая просьба: дочери – ни слова. Я думаю, что моя дочь так воспитана, что не будет вас донимать вопросами. А если даже спросит, я прошу вас обходить эту тему. – Почему? – удивился Тота. – Потому что лучше ей не знать… Она у меня одна. Совсем одна. И я так боюсь. Подошёл официант, сделали заказ. – Знаете, зачем я вас позвала? Это просто удивительно. Из тех книг, что вы мне подарили, был роман «Седой Кавказ», и там фамилия главного героя Самбиев. А вы не знаете этого автора? – спросила Лизавета. – Только по фото. Лысый. Высокий. А что? – То, что я вам сейчас расскажу, я никому никогда не говорила. Боялась. И сейчас боюсь. Но вам вкратце расскажу. Только никому не говорите, и особенно дочери, ни слова. – А почему? – Поверьте, это будет мешать ей в жизни. Она станет, как и я, бояться… Я могу вам доверять? Тота повел плечами. – Как только дочка сообщила мне о вас, я всё время о вас справлялась. У меня уже был в сознании ваш образ, но, увидев вас, мне стало совсем спокойно – вы типичный нохчо. – Ха-ха-ха! – рассмеялся Тота. – Сможете доверять? – Смогу. – Она тоже улыбнулась. – Теперь должна и хочу хоть кому-то поведать. * * * …Я родилась под Саратовом. Моя настоящая фамилия Крюгер. Елизавета Крюгер. Сейчас я – Лиза Ибмас. Мой отец был военным. Ещё до войны, в 1940 году, его по доносу арестовали и судили, как немецкого шпиона. Если честно, то я его судьбы не знаю. Правда, моя старшая сестра Вика говорила, что он написал заявление на имя Сталина. Был направлен в штрафной батальон, где и пропал в сентябре 1942 года бесследно. За год до этого, в сентябре 1941 года, вышел Указ о переселении всех немцев в Сибирь и Казахстан. На момент высылки в нашей семье было пять человек – бабушка, мама, старший брат, сестра Вика, на два года старше меня, и я, на тот момент мне шел десятый год. В товарных вагонах, без удобств, без еды и воды, нас везли более двух недель. В пути умерла бабушка. Это был очередной, очень страшный удар, потому что бабушка была нашей крепостью – мудрая, стойкая, выносливая. Но этот ужас её сердце не вынесло. Нас довезли до Усть-Каменогорска. Кругом были шахты, в том числе, как позже выяснилось, и урановые, на которых в основном трудились заключенные, почти все – политические. Прямо в степи, рядом с зонами и между горами рудных отходов, мы, несколько сотен привезенных немцев, стали строить жилища, что-то типа землянок. Наш брат сразу же по прибытии был задействован в трудармию, то есть тоже на рудники, где он вскоре погиб. По официальной версии, попал под обвал. Наша мать в это не верила, говорила, что его уголовники ритуально-показательно казнили, как фашиста. – Всего этого наша мать не вынесла, – продолжала свой рассказ Елизавета, – мы с сестрой Викой стали сиротами, и, наверное, мы бы не выжили, но нас после смерти матери определили в местный детский дом. Мне было очень тяжело, а вот Вика приспособилась. Она как-то быстро вытянулась, повзрослела. В отличие от меня она, как и наша мать, высокая, стройная. – Как ваша дочь, – выдал Тота. Елизавета загадочно улыбнулась. – Нет. Может, внешне Амёла на Вику и похожа, но характер… Нет, Вика была очень шустрая. Впрочем, я её никогда и ни в чём не осуждала и не осуждаю. Мы с детства такое пережили, столько потеряли и повидали, а потом в этом большевистском интернате нас так воспитывали и учили. Тут Елизавета по-стариковски печально вздохнула и после небольшой паузы тихо продолжила: – В общем, многого не расскажешь и даже из памяти хочется вышвырнуть, хотя и не получается… Это было в начале 1945 года. Война шла к концу. Победа была не за горами, хотя эта победа была как бы над нами – немцами. Хотя, если по правде, в нашем детском доме были дети разных национальностей, но нас воспитывали строго в духе интернационализма, и не дай Бог кто-либо открыто мог к нам пристать, как к немцам, потому что главная немка – это Клара Цеткин и Роза Люксембург, а Гитлер – фашист. Так продолжалось до тех пор, пока вместо прежнего директора – женщины – пришёл новый начальник – фронтовик. Здоровенный, вечно хмельной и дурно пахнущий военный, который жизнь всего детского дома перевел на военный режим, так что всюду стали ходить строем, а комнаты наказания стали настоящими карцерами. Жизнь в детском доме и так не сладкая. А представьте, что стала ещё хуже. Только Вики это почему-то не коснулось. Она всегда была сытой и меня тайком от всех подкармливала. И вот как-то она мне сказала: мол, я уже взрослая девочка и повела меня к начальнику. … Мне было больно. Отвратительно. Я плакала. Пыталась кричать, но Вика зажимала мне рот. Через неделю Вика вновь предложила полакомиться тортиком. Я её искусала. Меня посадили в карцер. И я бы в нём, словно в ледяном гробу, умерла бы от страха, но Вика меня освободила и вновь повела к начальнику… |