Онлайн книга «Когда ты станешь моей 2.Обнуляй»
|
Стряхнув это наваждение легким кивком головы, перешагиваю порог подъезда и, тихо цокая каблуками, шум от которых разлетается по этажам, поднимаюсь в квартиру. Замираю на коврике. Закрываю за собой дверь, а в нос ударяет запах знакомых с детства духов и еще недавно сваренного супа. Так и есть. На газу стоит целая кастрюля, она как раз хотела варить щи после нашего вечернего разговора. Стягиваю сумку с плеча и растерянно присаживаюсь на табурет, вытирая рукавом слезы. Красные глаза и мокрые щеки, которые я интенсивно растираю тканью мохерового свитера, начинает щипать. Всхлипнув, слышу шаги. Папа сжимает мои плечи, целуя в макушку. - Она здесь? – смотрю в окно. - В морге. Похороны послезавтра. Доронин - …такой уже большой, - мама сложила Данькину футболку, убрав ту на полку. - Значит, Испания? - Думаю, да. Там тепло, да и море все же... - Ладно, - киваю, набирая Регину, - не спишь? Нужно пять билетов в Испанию. Да, матери, Даньке и три на охрану. Найди виллу, стандарты, как всегда, ты знаешь. Срок два дня, - скидываю, прижимая динамик телефона к подбородку. - Не хотела бы я у тебя помощницей работать, - мама покачала головой и улыбнулась, - ни днем ни ночью же покоя нет. - Ей за это хорошо платят, - пожимаю плечами, оборачиваясь на шум. - Что там происходит? - мама вытягивает шею, прищуриваясь. - Сейчас узнаем. Оставляю ее в детской, где спит Данька, и спускаюсь в гостиную. Кинув телефон на диван, выхожу в широкий холл, раздраженно клацнув зубами. - Руки убери, я сказала, убрал от меня руки! - Мартынова визжит, как резаная свинья, отбиваясь от сдерживающей ее пьяные порывы охраны, - скажи, чтобы они свалили. Все. Тварь, - вопит еще громче, - ты мне платье провал, да ты знаешь, сколько оно стоит? – орет, пытаясь расцарапать лицо тому, кто ее сдерживает. - Отпусти ее, - складываю руки на груди и в упор смотрю на эту дуру, на месте бы придушил. Анфиска тяжело дышит, поправляя растрепанные волосы. Мы развелись год назад. Хотя главный вопрос здесь: зачем я вообще на ней женился?! Поддался эмоциям и маминым убеждениям о полной семье для ребенка? Возможно, но не совсем правда. Изначально этот штамп добавлял плюс в мою карму перед электоратом и был выгоден в политических целях. И если поначалу эта придурь еще как-то пыталась войти в роль заботливой мамаши, то через полгода наружу поперло все ее шлюшье нутро. Кокс, тусы, алкоголь и никакого внимания к ребенку. Данька был для нее объектом, который она старалась использовать в качестве манипуляций. - Саша, что они себе позволяют? - Ты зачем пришла? Я тебя предупреждал? - Я хочу увидеть сына! Это мой ребенок, я его мать! - Слышь, мать, он хоть тебя помнит вообще? Ребенок-то твой? Анфиса демонстративно накрыла губы ладонями, пуская из глаз слезы. Ее показушные истерики всегда сидели у меня поперек горла. - Сашенька, - шагнула ко мне, вцепляясь костлявыми пальцами в футболку, - что ты такое говоришь? Я же его люблю, он же мой сын. Доронин, как у тебя вообще язык поворачивается такое говорить? Убираю ее руки подальше от себя. - Чего тебе надо? - Увидеть сына. - Протрезвей сначала. Хотя можешь не трезветь. Я принял решение: ты завтра же сваливаешь отсюда подальше. Ребенок остается здесь, в этом доме, с моей матерью. - Что? Куда я, по-твоему, должна ехать? - Поживешь в Европе, в Людкиной квартире. Деньги у тебя будут. В России не появляться, к ребенку не лезть, я сам решу, когда вы будете видеться и в каких условиях. Ты, - упираюсь пальцем ей в грудь, - своими истериками и так создаешь слишком много проблем. А я не люблю, когда кто-то доставляет мне дискомфорт, к тому же хочется позаботиться о психике ребенка. - Что? - Анфиса, - склоняя голову вбок, - будет так, или я просто лишу тебя родительских прав. Поняла? Мартынова задирает подбородок, нервно вращая им по сторонам и хлопая кукольными ресницами. - Когда лететь? - Когда все будет готово, тебя достанут из-под земли. Не переживай. - А ты не думал, что я могу знать то, что не стоит рассказывать обществу? Пока я жила в этом доме, я многое слышала, - усмешка. - Дура, - прикрываю глаза, а после резко вытягиваю руку, сжимая ее тонкую шею, - тебя закопают, и ты это знаешь. К чему эти пустые слова, Анфиса? - Веселая семейка получится, папочка убил мамочку. Каламбур. - Ты права, слишком комично, - прижимаю ее к стенке и, перехватив длинные волосы, наматываю их на кулак, наблюдая за расползающейся по ее лицу маской боли, - тебя изуродуют и продадут в бордель. Сейчас есть новая забава - покалеченные шлюхи. Не слышала о такой? Без руки, ноги… как тебе перспектива, милая? А? - Пусти. - А как же наш диалог? Анфиса, - пробегаю пальцами по ее скуле, - ты так хотела поговорить, - встряхиваю ее тельце, - думала, что я буду шутить? Ты жива только потому, что моя мать поймет, на чьей совести смерть такой жалкой, ничтожной шлюхи. Так что скажи спасибо, что я не хочу лишний раз ее расстраивать. - Ну ты и…ну ты… - Кто? – улыбаюсь, шире распахивая глаза, - кто, Анфиса? – шепчу и стремительно отшвыриваю ее в сторону. - Убери, - киваю охране. Прокрутившись на пятках в направлении лестницы, пересекаю гостиную и поднимаюсь на третий этаж, замечая идущую мне навстречу маму с зажатой в ладонях телефонной трубкой. - Ты чего? - Марина звонила, на поминки приглашала. Говорит, Ванда Витольдовна умерла, представляешь? А я же ее на той неделе только видела… Сашка, ужасы какие. - Марина? - Что? А, да, - кивок, - Марина. На похороны прилетела, позвонила, говорит, телефон мой у бабушки самый первый записан был. Ну а как не записан? Мы же столько лет общались! Горе-то какое. Горе. Надо помочь, наверное? Место, стол, что там еще нужно-то? Ой, совсем голова не соображает. - Поможем, мам, если надо, то поможем, - бормочу себе под нос и, сбежав на один пролет вниз, закрываю дверь своего кабинета изнури. Значит, она в городе. Восемь лет. Прошло восемь лет, а все как вчера. Марина - Ну ты как? – сажусь позади отца, сжимая его опустившиеся плечи. - Терпимо, дочка, терпимо. - Пап, мы справимся. Помнишь, как бабушка говорила не вешать нос? Она бы сейчас поругалась, сказала: зачем сопли развели?! – шмыгаю носом. - Я так ее и не увидела. Могла же приехать, могла, но вечно что-то останавливало. Только звонки, только дурацкие звонки… - Не вини себя, никто не знал… никто даже предположить не мог. |