Книга Цена ошибки. Вернуть дочь, страница 33 – Татьяна Фомина

– Что не имеет к подмене никакого отношения.

– Врёт.

– Почему ты так в этом уверен? – спросила, мельком взглянув на Богатырёва.

– Потому что поняла, что ничего у них с отцом не выйдет, вот и решила выйти из всей этой грязи белой и пушистой.

Передав Игорю весь разговор с Еленой Сергеевной, я особенно выделила её мнение по поводу повторной экспертизы. Он слушал внимательно и не перебивал.

Я домыла посуду, и мы вернулись в комнату. Настя увлечённо катала по полу кораблик на колёсиках, Игорь задумчиво следил за ней, но потом повернулся ко мне.

– Как-то странно получается.

– Что именно?

– Антоновой было нужно, чтобы я поверил, что ребёнок не мой. Тогда зачем сейчас отцу доказывать обратное?

– Действительно, странно, – согласилась я, немного подумав.

– Наверное, лучше передать эту информацию Дэвису. Я так понимаю, до него папочка ещё не добрался. Как думаешь, Изабелла Юрьевна будет сильно ругаться, если я позвоню детективу с её телефона?

– Точно не будет, – успокоила Игоря, протянув ему бабушкин сотовый, который она опять забыла взять с собой. Точнее, она никогда не ходила «в гости» к дяде Жене. Улыбка коснулась моего лица, когда я представила, как он обрадовался такой неожиданности.

Пока Игорь звонил, я делала вид, что играю с Настей и не замечаю, как он смотрит на нас. На самом деле я чувствовала на себе его взгляд, но повернуться у меня не хватало смелости.

– Что он ответил? – поинтересовалась, когда Игорь вернул мне телефон.

– Поблагодарил за информацию и попросил узнать у матери, на какой номер она звонила заведующей, – ответил Игорь, нахмурившись. Потом набрал номер Елены Сергеевны и сухо потребовал продиктовать ему телефон Антоновой, после чего, как мне показалось, стал ещё мрачнее.

– Что-то не так?

– Это абсолютно другие цифры.

– Может, у неё было два номера: один личный, а другой по работе? – предположила я.

Игорь не успел ответить, как у него зазвонил телефон, и Богатырёв, извинившись, принял вызов. Он не стал выходить из комнаты, хотя я услышала из динамиков женский голос.

– Слушаю. Хорошо. Конечно. Вы можете дать объявление. Ну или так. На ваше усмотрение. И ещё один момент: мне нужны все подводные камни при восстановлении материнских прав на ребёнка. Абсолютно все, любая мелочь. Нет, это не имеет никакого отношения к работе. Это личное.

Я бросила на Богатырёва быстрый взгляд, но он успел перехватить его.

– Звонила юрист по работе, – объяснил Игорь, когда закончил разговор.

– Что за «подводные камни»? – Я пристально глядела на него. – Ты хочешь сказать, что мою дочь могут не отдать родной матери?

– Лиза, я очень надеюсь, что таких проблем не будет.

– А если они будут? – В душе снова начала зарождаться неконтролируемая паника.

– Тогда будем думать, как их решить, но для начала нужно найти девочку.

Я чувствовала, что Богатырёв что-то не договаривает.

– Игорь, я хочу знать, чего мне опасаться, – потребовала ответа.

Игорь молчал, но потом всё-таки ответил:

– Лиза, если наша дочь растёт в другой семье, то восстановить права будет… сложно.

Небольшая пауза перед последним словом заставила меня напрячься.

– Сложно? Или невозможно?

– Это будет известно, когда найдут девочку.

Такой ответ меня не устраивал. Абсолютно!

– То есть ты не исключаешь «невозможно»? – Я всегда считала, что для его семьи не существовало такого слова. Только теперь он был один, а его семья играла на другой стороне.

– Не знаю, Лиза. Очень надеюсь, что этого не будет. Как думаешь, Насте понравится «Железная дорога»? – спросил Игорь, переводя тему.

Я посмотрела на дочку. После знакомства с Игорем, она действительно лучше играла с машинками, чем с другими игрушками.

– Наверное, понравится. Только мне кажется, рановато ей ещё «Железную дорогу».

– Думаешь?

Я кивнула.

– Да и ставить её негде. Не думаю, что Настя даст потом её разобрать.

– Даст? – встрепенулась сама Настя, услышав своё имя и новое слово. – Даст, – повторила она ещё раз, заставив Игоря улыбнуться.

Для неё это был набор звуков.

– Она не поняла, что сказала, – пояснила я, с грустной улыбкой глядя на малышку.

Ведь где-то так же играла моя дочь…

– Я догадался. – Игорь вернул мне улыбку, но практически мгновенно стал серьёзным. – У тебя есть её фотографии? – вдруг спросил он.

– Чьи? – Я почему-то решила, что он говорит о нашей дочери.

– Настины, – ответил Игорь.

– Разумеется есть. И очень много.

– Можно мне посмотреть?

– Конечно. – Я пожала плечами и протянула Игорю свой айфон. – Там с самого рождения… Только листать долго, – смутилась.

Фотографировать Настю я любила, ведь она наполняла смыслом мою жизнь, заставляла вставать и двигаться дальше. Поэтому снимков у неё было очень много.

В горле встал ком, а глазах предательски защипало от того, что у меня никогда не будет детских снимков родной дочери.

Игорь, не спеша, листал детские фото. Задерживал на них взгляд, рассматривал. Через некоторое время к нему приползла сама звезда моей фотогалереи и, устроившись на коленях, тыкала маленьким пальчиком в экран, гордо сообщая при этом: «Я» или «Ба». Настя любила смотреть на свои фото, и ей нравилось, когда её фотографировали. Замечая в моей руке телефон, направленный в её сторону, она начинала забавно позировать, за что бабуля в шутку называла её маленькой обезьянкой.

Настя сидела то на диване, то забиралась на колени к Игорю, ёрзала, смеялась. Узнавая на снимках свои игрушки, приносила их, что-то «объясняла» на своём замудренном языке, а Богатырёв с каким-то особым трепетом ловил её каждое, иногда совсем непонятное, слово. Они так гармонично смотрелись вместе, словно всегда были рядом.

А ведь так могли проходить все наши дни, которые мы безвозвратно потеряли.

– Она такая… чудесная, – вдруг признался Игорь, вырывая меня из задумчивости.

Настя полезла в большую коробку за очередной игрушкой.

– Да, – согласилась с ним, наблюдая, как дочка почти нырнула с головой в коробку, из которой было видно только ножки и попу, и вся растрёпанная выкарабкалась обратно, радостно вручив Богатырёву красного попугая.

– Красивый, – улыбнулся Игорь.

– Этого попугая подарил ей дядя Женя, – зачем-то сказала я, в душе жалея о навсегда ушедшем времени.