Онлайн книга «Домашние правила»
|
– Ты помнишь его? – Он звонил в мой день рождения, а это было всего три с половиной месяца назад… – Нет, – перебивает меня Тэо. – Я имею в виду, помнишь ли ты его из детства? Когда он жил с нами? Вообще-то, я помню. Помню, как лежал в кровати между ним и мамой и держал руку у него на щеке, когда он спал. Она была шершавая от растущей щетины, и эта шершавость занимала меня, плюс мне нравился звук, когда папа чесал подбородок. Я помню его портфель. Внутри лежали разноцветные гибкие диски, которые я любил раскладывать по спектру, и скрепки в маленькой коробочке, я выстраивал из них длинную дорожку в кабинете, пока папа работал. Правда, иногда, когда он занимался программированием и застревал на чем-то или радовался, он кричал, и я от этого тоже начинал кричать, тогда отец звал маму, чтобы она забрала меня и он мог закончить работу. – Однажды он взял меня с собой собирать яблоки, – говорю я. – Он посадил меня к себе на плечи и показал, как сборщики высыпают яблоки из корзин, не ударяя их. Какое-то время я хранил список разных сведений о яблоках и выучил их, потому что помнил: отец недолго интересовался помологией, результатом чего стал наш поход в яблоневый сад. Я знаю, к примеру, что: 1. Самые крупные производители яблок в мире – это Китай, США, Турция, Польша и Италия. 2. Для изготовления галлона сидра нужно порядка тридцати шести яблок. 3. Самый распространенный в США сорт яблок – «ред делишес». 4. На вызревание одного яблока необходима энергия, вырабатываемая пятьюдесятью листьями. 5. Самое крупное из всех собранных когда-либо яблок весило три фунта. 6. Яблоки не тонут в воде, потому что на четверть объема состоят из воздуха. 7. Яблони родственны розам. 8. Археологи обнаружили, что люди употребляли яблоки в пищу за 6500 лет до нашей эры. – Круто, – говорит Тэо. – Я вообще ничего о нем не помню. Я знаю почему: Тэо было всего несколько месяцев, когда отец ушел. Сам тот день не сохранился у меня в памяти, зато в ней осталось многое из того, что привело к нему. Мама и папа часто ругались прямо у меня на глазах. Я был там, но меня не было – в те дни я часто оказывался полностью заворожен рябью на экране телевизора или рычажком тостера. Родители думали, что я ничего не замечаю, но так не бывает. Я слышал, видел, улавливал запахи и ощущал тогда все одновременно, вот почему изо всех сил старался фокусироваться на каком-то одном из раздражителей. Для меня это всегда было как своеобразное кино: представьте себе камеру, которая может запечатлеть весь мир сразу – каждый вид, каждый звук. Эффект впечатляющий, но не имеет особого смысла, если вам хочется услышать разговор двух человек или увидеть летящий к вам мяч, когда вы стоите с битой в руке. Но изменить мозг, с которым родился, я не мог и вместо этого научился сужать мир своеобразными шорами, пока в поле моего внимания не оставалось только то, что я хотел видеть. Таков аутизм для тех, кто никогда не был там сам. В любом случае по той же причине, пусть мои родители считали, что я увлечен чем-то другим, их перепалки я помню дословно: – Ты помнишь меня, Эмма? Я тоже живу здесь… – Ради бога, Генри, ты и правда злишься, что я трачу время на твоего сына?! И: – Мне все равно, как мы будем за это платить. Я не собираюсь отказываться от лечения для Джейкоба только потому… – Потому что – что? Скажи это… По-твоему, я зарабатываю мало денег. – Это не я сказала. И: – Я хочу возвращаться со своей гребаной работы в свой хренов дом и не заставать десять долбаных незнакомых теток на полу в своей гостиной. Разве я прошу слишком о многом? – Эти незнакомые тетки могут вернуть к нам Джейкоба… – Очнись, Эмма. Он такой, какой есть. И внутри его не заключено никакое чудо, которое вот-вот выйдет наружу. И: – Ты всю неделю работал допоздна. – А для чего мне приходить домой? И: – Как это – ты беременна? Мы же решили, что больше детей не будет. У нас уже и так проблем хватает… – Я, вообще-то, не сама забеременела, если ты не в курсе. – Надо было думать. Это ведь ты принимаешь таблетки. – Думаешь, я тебя обманула? Боже, Генри! Рада слышать, что ты такого высокого мнения обо мне. Убирайся! Вали отсюда! И однажды он свалил. Вдруг отец стучит в дверь и просовывает голову в комнату Тэо: – Мальчики, как… гм… тут у вас дела? Оба молчим. – Джейкоб, мы можем поговорить? Мы садимся в моей комнате, я – на кровать, отец – в мое кресло у стола. – Ты… ты не против, что я здесь? Я оглядываюсь. Он ничего не тронул на моем столе, так что я мотаю головой. Ему явно становится легче. Я так думаю, потому что его плечи расслабляются. – Я должен извиниться перед тобой. Только не знаю, как это выразить словами. – Со мной такое тоже бывает. Отец слегка улыбается и качает головой. Тэо очень похож на него. Мама всю жизнь это говорила, но теперь я вижу в моем отце многое, что напоминает мне меня. Например, его манера пригибать голову, прежде чем начать фразу. Или постукивать пальцами по бедру. – Я хотел извиниться перед тобой, Джейкоб. Есть люди… как твоя мать… которые никогда не сдаются. Я не из таких. Говорю это не в оправдание себе, а просто как факт. Уже тогда я достаточно хорошо знал себя, чтобы понимать: мне с этой ситуацией не справиться. – Под «этой ситуацией» ты подразумеваешь меня. Он мнется, потом кивает: – Я не знаю о синдроме Аспергера столько, сколько знает твоя мать, но, думаю, в нас во всех есть что-то мешающее нам общаться с другими людьми, даже когда мы хотим поддерживать связь с ними. Мне нравится идея, что синдром Аспергера – это приправа, добавленная к человеку, и, хотя во мне ее концентрация выше, чем в других людях, если провести анализ, окажется, что следы ее есть у всех. Я заставляю себя взглянуть в глаза отцу: – Ты знал, что яблоки ржавеют? – Нет, – отвечает он более мягким голосом. – Не знал. Вдобавок к списку яблочных фактов я приберег для отца еще один – с вопросами, которые я задам ему, если выпадет шанс: 1. Если бы не я, ты остался бы? 2. Ты когда-нибудь жалел, что ушел от нас? 3. Как ты думаешь, мы когда-нибудь сможем стать друзьями? 4. Если бы я пообещал стараться сильнее, ты обдумал бы возможность вернуться? |