Книга Азовский гамбит, страница 16 – Антон Перунов, Иван Оченков

Дело происходило на последнем перед въездом в столицу яме. Нельзя сказать, чтобы Никита совсем уж успокоился, но внешне приободрился и велел холопам подать себе вместо дорожного платья новый кафтан, богато украшенный золотыми шнурами и шитьем, да пожалованную царем шапку.

– Коня какого седлать прикажешь? – правильно понял намерения хозяина начальствующий над слугами ключник Лукьян.

– До ворот поеду на чалом мерине, – распорядился Вельяминов, – а перед ними пересяду на Снежка.

– Все сделаем, – поклонился ключник и велел оседлать для боярина помимо неказистого дорожного конька белого как снег аргамака, происходившего от жеребца, захваченного в свое время у самого Радзивилла.

– Вот еще что, – остановил его Никита Иванович. – Сам с прочими холопами снарядитесь как следует. Чтобы в панцирях все, и с огненным боем, да при саблях. Внял ли?

– Чего ж тут непонятного, господин, все сладим, коли велишь. Но не прикажешь ли и тебе оружие подать?

– Нет, – отказался хозяин. – Мне и плети довольно.

Так что перед готовыми взбунтоваться москвичами Вельяминов оказался весьма представительно одетым, а за его спиной маячило полдюжины верховых слуг, снаряженных не хуже, чем царевы рейтары на войну.

– Стойте, православные! – крикнул он окружившим иноземцев посадским. – Почто разбой творите?

– А тебе какое дело?! – огрызнулся высокий и худой как жердь мужик в заплатанном зипуне.

– Плетей захотел? – миролюбиво осведомился не желавший доводить дело до драки Вельяминов.

– Не мешайся, господин, – более почтительным тоном отвечал не желающий уступать горожанин. – Это немцы, и мы их бить будем!

– Это за что же? – нахмурился Никита.

– А почто они матушку-государыню уморили, и вообще понаехали!

– Ты думай, что говоришь! – строго прервал его боярин. – За такие слова и на дыбу угодить недолго…

– А ты кто таков? – окрысился на незваного заступника расстрига. – Почто за немчуру заступаешься?

Давно почувствовавшие, что дело пахнет жареным, иноземцы при виде вступившегося за них знатного дворянина приободрились и попытались к нему пробраться, но не тут-то было. Мужики и бабы сомкнули ряды и не позволили им двигаться дальше. Тогда они принялись кричать:

– Спасите нас, добрый господин! Мы не сделали никому ничего дурного!

– Чего? – машинально переспросил ничего не понявший Никита.

– Они говорят, что ни в чем не виноваты и не причинили никому зла, – пояснила непонятно откуда взявшаяся княгиня Щербатова.

– Кой черт тебе в карете не сиделось, сестрица! – с досадой промычал сквозь зубы Вельяминов и легонько сдавил бока своего скакуна.

Правильно понявший намерения своего хозяина конь сделал шаг вперед и едва не сбил широкой грудью зачинщика бунта.

– Гляньте, православные, – взвизгнул расстрига, – отца вашего духовного едва копытами не стоптали!

– Одумайтесь, люди! – зычно прокричал боярин, не давая опомниться остальным. – Не слушайте кликуш, не то беды не оберетесь!

– Да кто ты таков? – раздавалось со всех сторон.

– Вы что, ополоумели?! – подал голос из-за спины хозяина Лукьян. – Перед вами царский воевода боярин Вельяминов. Ломайте шапки, сукины дети!

– Это который? – раздался из толпы насмешливый голос.

– Тот самый, кто с ополчением князя Пожарского Москву у поляков отбивал! Кто с государем Иваном Федоровичем у Чертопольских ворот насмерть стоял, а потом королевича Владислава отражал. Вот он каков!

– А, брат полюбовницы царской! – ощерился никак не желавший униматься поп и тут же завопил с новой силой: – Это они царицу Катерину смертию уморили!

– Ах ты, мать-перемать! – возмутился такому несправедливому обвинению Никита и, пришпорив коня, бросился в погоню за языкатым кутейником.

Даже на таком могучем боевом скакуне пробиваться сквозь толпу дело непростое, но разозлившийся от нападок на свой честный род и любимую сестру боярин упрямо рвался вперед, хлеща направо и налево плетью. Не ожидавшие такой развязки москвичи шарахнулись в разные стороны и только доведший-таки до греха людей расстрига, подобрав полы изодранного подрясника, бросился улепетывать. В два скачка догнав зачинщика, Никита принялся со всей богатырской силой и боярской щедростью лупцевать того семихвосткой, приговаривая при этом:

– Запорю сукина сына!

– Зачем божьего человека мордуешь? – попробовал было вступиться за попа один из горожан, вывернувший из ближайшей телеги оглоблю.

Встав между всадником и охающим расстригой, он принялся размахивать своим орудием, не давая приблизиться к ним, но разъяренный Никита недолго думая вскочил ногами на седло и спрыгнул с высоты на заступника, разом обезоружив и сбив того с ног.

Увидев такую развязку, одни горожане бросились разбегаться, другие попытались прийти на помощь своему собрату, но вокруг него стеной стали боевые холопы и ощетинились оружием.

– Где этот треклятый поп?! – ругался на чем свет стоит Вельяминов, но тот, воспользовавшись всеобщим смятением, успел улизнуть.

– Ушел, – виновато отозвался Лукьян.

– Так догоните!

– Прости, господин, только если мы его ловить станем, то кто будет обоз охранять, а ведь там супружница твоя, да сестрица, да дети малые!

– Тьфу, пропасть! – выругался Никита, но делать нечего, и он отдал приказ двигаться дальше.

В усадьбе загодя предупрежденные о приезде хозяина холопы встретили их жарко натопленной баней и начисто выскобленными горницами, в которых одуряюще пахло свежеприготовленными яствами и разносолами.

– Откушай, батюшка, поди, утомился в дороге, – низко кланяясь, приговаривала мать Лукьяна Агафья, подавая угощение на рушнике.

– Благодарствую, – отозвался боярин, – только теперь, пожалуй, недосуг. Вдруг государь в Кремль вызовет.

– Нет, кормилец, – помотала головой старушка. – Не вызовет. Он уж неделю как ускакал из Москвы-то!

– Куда?

– Да кто же его знает! Сели вместе с Михальским на коней да и умчались.

– Ишь ты, а на кого столицу оставил?

– Известно на кого, – усмехнулся входящий в ворота Пушкарев. – На боярина Романова, конечно. Здрав будь, Никита свет-Иванович! Примешь ли гостя незваного?

– Тебе, брат Анисим, завсегда рад, – распахнул объятия Вельяминов.

Когда-то они вместе оказались в плену, потом попали на службу к герцогу Мекленбургскому, прошли бок о бок не одну битву и в конце концов, несмотря на разницу в происхождении, крепко сдружились.

– Тише, медведь архангельский, спину сломаешь! – шутливо закряхтел полковник, после чего они по русскому обычаю трижды расцеловались.