Книга Колыбельная, страница 46 – Чак Паланик

Единственное правило — заклинания должны быть запутанными. Чем больше путаницы и недомолвок, тем сильнее будет заклятие. Заморочить, закружить, сплести чары — этим и занимаются ведьмы. Само по себе кружение на месте — очень сильное магическое действие. Бога-мага, покровителя ведьм и колдунов, Гефеста изображают со сплетенными или скрещенными ногами.

Чем больше путаницы и неясностей в заклинании, тем сильнее оно воздействует на намеченную жертву.

Собьет ее с толку. Отвлечет внимание. Жертва растеряется. Застынет в недоумении. У нее собьется сосредоточенность.

Похоже на приемы Большого Брата с его песнями и плясками.

Все то же самое.

На гравиевой стоянке, на полпути между выходом из луна-парка и машиной Элен, Мока поднимает ежедневник над головой, так чтобы огни луна-парка светили сквозь одну страницу. Сначала видно только то, что Элен записала на этот день: дата, имя — капитан Антонио Кэппелл — и напоминания о встречах по делам агентства. Но потом на странице проступает бледный узор из букв — красные слова, желтые предложения, синие абзацы, — в зависимости от того, какой отсвет ложится на лист.

— Невидимые чернила, — говорит Мона, все еще держа страницу на свету.

Бледные, как водяные знаки. Призрачные письмена.

— Меня переплет навел на мысль, — говорит Мона.

Переплет из темно-красной кожи, почти черной из-за того, что ежедневником пользуются постоянно.

— Это человеческая кожа, — говорит Мона.

Элен говорит, что нашла эту книгу в доме Бэзила Франки. Симпатичная старая книга, только пустая. Она купила ее вместе с домом. На обложке — черная пятиконечная звезда.

— Пентаграмма, — говорит Мона. — Это была чья-то татуировка. А этот маленький бугорок. — Она прикасается пальцем к точке на корешке. — Этот сосок.

Мона закрывает книгу, отдает ее Элен и говорит:

— Потрогай. Прислушайся к ощущениям. — Она говорят: — Это даже не древняя, это гораздо старее.

Элен открывает сумочку, достает пару кожаных белых перчаток с пуговичками на манжетах и говорит:

— Нет. Держи ее ты.

Мона смотрит на книгу, раскрытую у нее в руках, и перелистывает страницы туда-сюда. Она говорит:

— Если бы знать, что они использовали вместо чернил, я смогла бы ее прочитать.

Если писали уксусом или жидким аммиаком, говорит она, то надо сварить красную капусту и протереть страницу отваром — буквы проявятся малиновым цветом.

Если писали спермой, то написанное можно прочесть под флюоресцентным светом.

Я перебиваю: люди записывают заклинания спермой?

И Мона говорит:

— Только самые сильные заклинания.

Если писали раствором кукурузного крахмала, надо протереть страницу йодом.

Если писали лимонным соком, говорит Мона, нужно нагреть страницу, и тогда буквы проступят коричневым.

— А ты лизни, — говорит Элен. — Если кислое, значит, лимонный сок.

Мона резко захлопывает книгу.

— Это книга заклятий, который тысяча лет, книга, переплетенная в человеческую кожу и, возможно, написанная чьей-то древней спермой. — Она говорит Элен: — Так что ты ее оближи.

И Элен говорит:

— Ладно, я все поняла. Постарайся быстрее ее прочитать и перевести.

И Мона говорит:

— Это не я таскала ее с собой десять лет. Это не я ее уничтожала, не я писала поверх всего. — Она держит книгу обеими руками и сует ее Элен под нос. — Это древняя книга. Она написана на архаичном латинском и греческом. Плюс к тому — древние руны, теперь утраченные. — Она говорит: — Мне нужно время.

— Вот. — Элен открывает сумку, достает сложенную бумажку, отдает ее Моне и говорит: — Вот баюльная песня. Один человек, Бэзил Франки, ее перевел. Если сличить ее с заклинанием из книги, тогда будет проще перевести все остальные заклятия на том же языке. — Она говорит: — Как на Розеттском камне.

Мона протягивает руку, чтобы взять листок.

Но я вырываю листок у Элен и говорю: почему мы вообще затеяли эту дискуссию? Говорю, что я думал сжечь книгу. Я разворачиваю листок. Это страница 27 из библиотечной книжки. Я говорю: надо сперва подумать. Подумать как следует.

Я говорю Элен: ты уверена, что хочешь так поступить с Моной? Это заклинание сломало жизни нам обоим. И потом, говорю я, что знает Мона, узнает и Устрица.

Элен надевает белые перчатки. Застегивает пуговички на манжетах, протягивает руку и говорит Моне:

— Отдай мне книгу.

— Но я могу ее расшифровать, — говорит Мона.

Элен трясет рукой и говорит:

— Нет, так будет лучше. Мистер Стрейтор прав. Для тебя все изменится, все.

Ночь искрится цветными огнями и дрожит криками. И Мона говорит:

— Нет, — и прижимает книгу к груди.

— Видишь, — говорит Элен, — оно уже началось. Когда есть хоть какая-то власть, даже возможность власти, тебе сразу хочется большего.

Я говорю Моне, чтобы она отдала книгу Элен. Мона поворачивается к нам спиной и говорит:

— Это я ее нашла. Я — единственная, кто может ее прочитать. — Она оборачивается, смотрит на меня через плечо и говорит: — А ты... ты хочешь ее уничтожить, чтобы состряпать статью для своей газеты. Хочешь, чтобы все разрешилось, чтобы можно было об этом писать.

И Элен говорит:

— Мона, котик, не надо.

Мона оборачивается через другое плечо, смотрит на Элен и говорит:

— А тебе хочется власти над миром. Чтобы править единолично. Для тебя главное — власть и деньги. — Она обнимает книгу обеими руками, выставив плечи вперед, кажется, что она обнимает ее всем телом. Она смотрит на книгу и говорит: — Я — единственная, кто понимает, кто ценит ее за то, что она собой представляет.

Я говорю ей: послушай, Элен.

— Это Книга Теней, — говорит Мона, — настоящая Книга Теней. Она должна быть у настоящей ведьмы. Дайте мне перевести ее. Я вам все расскажу, что удастся понять. Обещаю.

Я складываю страничку с баюльной песней и убираю ее в задний карман. Делаю шаг в направлении Моны. Смотрю на Элен, и она кивает.

По-прежнему спиной к нам, Мона говорит:

— Я верну Патрика. — Она говорит: — Я верну всех малышей.

Я хватаю ее сзади за талию и приподнимаю над землей. Мона визжит, колотит меня каблуками по голеням и все извивается, пытаясь вырваться, но книгу она держит крепко, и я пропускаю руки у нее под мышками и вцепляюсь в книгу, в мертвую человеческую кожу. Прикасаюсь к мертвому соску. К соскам Моны. Мона орет благим матом и впивается ногтями мне в руки, мягкая кожа у меня под руками. Она впивается ногтями мне в руки, и я хватаю ее за запястья и резко дергаю ее руки вверх. Книга падает, Мона, брыкаясь, случайно отпинывает ее ногой, и никто этого не замечает — на темной стоянке, под аккомпанемент воплей из луна-парка.