Книга Поцеловать первого встречного, страница 13 – Ирина Муравская

Невольно накрываю ладонью верхнюю часть руки, на внутренней стороне которой в три строчки на самом деле вытатуированы слова из Ветхого Завета. “Люби душу твою и утешай сердце твое и удаляй от себя печаль, ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет”.

— Книга Премудрости Иисуса, Сына Сирахова, глава тридцатая, — декларирую я, будто спецом заучивала. Впрочем, от истины недалеко. Не сама зубрила, заставляли.

— Не думал, что ты верующая.

— Я атеист.

Михеев вопросительно-недоумённо скашивается на меня.

— Логика безупречная.

— Не ищи логики.

— И пытаться не стану.

Вот и поговорили. Выдыхаю облако дыма, стремительно рассеивающийся при соприкосновении с водной стихией.

— Первую зарплату получил? — ну да, я трепло. Не умею молча стоять.

— Получил.

— На что потратишь?

— Уже. Часть долга отдал.

— Что, большой долг?

— Приличный.

— Поэтому пришёл к нам?

— Смешно, но зарабатывать ни хрена не делая оказалось проще, чем вкалывать по десять часов на стройке.

— О, так ты строитель?

— Кем уже только не был.

— Ууу. Хорошо ж тебя жизнь помотала. Не зря в двадцать выглядишь на все двадцать восемь. Или тебе правда под тридцатник, но молодишься? — опять сверлят зеньками. — Что? Я поддерживаю диалог. Максимально вежливо, прошу заметить.

— Я заметил.

— Ты тоже мог бы подыграть.

— Ок. А ты на что потратила первую зп?

— Со спонсоров или с хауса? Со спонсоров подарила подруге ноутбук, — Вике. Той, у которой аккаунт отжала. Типа, благодарность. — А с хауса заказала деду портрет на мраморе. И могилу в порядок привела, а то там такая ограда была ущербная.

Сверление прекращается, но смотреть на меня не перестают. Просто чуть более мягко.

— Давно умер?

— Четыре года уж как.

— Сильно были близки?

Болезненная тема.

— Сильно.

— Тогда соболезную.

Отрывисто киваю.

— Справляюсь, не фарфоровая.

— Я заметил. Ты из тех, кто влетает в двери с криками: батя дома, поэтому жалеть надо других.

— Это плохо?

— Нет. Но во время поцелуя не отбирай у парней пальму первенства. Как водится, нам предпочтительнее чувствовать себя охотником, а не добычей.

Не сдерживаю усмешки.

— Это можно записать во второй пункт причин: “почему от меня все драпают, сверкая пятками”?

— Полагаю, да.

— А в третий то, что я в придачу не умею целоваться?

— С чего так решила?

— Сам сказал, помнишь?

— Будем считать, на тот момент я не распробовал.

— О, то есть я целуюсь хорошо?

— Сносно.

— Сносно — определение из раздела абстракции. Это ничего не даёт. Есть либо хорошо, либо плохо. Либо оставляем как есть, либо я пошла за помидорами. Буду перетренировываться. Я только хз как это делается. Это ж как походку переучивать. Есть какие онлайн курсы по технике? Ну вроде: поверните язык на тридцать градусов и сделайте оборот по часовой стр… — не выдержав, мне зажимаю рот ладонью.

— Нормально ты целуешься, нормально. Ок? — тормозит меня Михей. — Только пощади мой мозг. И помидоры. Если очень хочется отправить их утиль, лучше салат сваргань.

Терпелив жду когда снова обрету возможность говорить.

— А нормально: это сколько по десятибалльной шкале? — каверзно уточняю, отпрыгивая на пару шагов, чтоб нельзя было достать. — Где один, два, три и четыре — полная лажа, пять, шесть, семь — тоже не аллё, но терпимо, а восемь и выше — дар богов?

Под тихое скуление докуренный окурок, шипя, улетает в лужу, а Гера, не отвечая, уходит. Я его, кажется, доконала.

— Ага. А четвёртым пунктом, видимо, можно записать способность достать и мёртвого, — самой себе предлагаю, сама с собой соглашаюсь, тушу бычок в импровизированной пепельнице в виде пустой банки из-под кабачковой икры и тоже иду в обратно в дом.

У лестницы подвисаю, озадаченно почёсывая репку и чапаю на кухню, чтобы минут через пятнадцать поставить прозрачную глубокую миску с овощным салатом перед Михеевым. На клавиатуру ноута правда, но, думаю, не катастрофично.

— Это что? — вопросительно стягивают с себя громоздкие наушники.

С любопытством заглядываю в монитор. Открытый редактор с нарезкой кадров последнего сольника скрипки. Не порнушка, жаль. Было бы чем подстебнуть. С учётом того, что скрип кровати затих только-только, было бы символично.

— Не видно? Посмотри получше: очевидно же, шоколадка.

Ты глянь, принюхивается!

— И что, даже мышьяка не добавляла?

— Обижаешь. Только виа-гру.

— Тогда ладно, — из миски выуживают блестящий от оливкового масла огурец. — На будущее: я больше с мазиком люблю.

— Жри, что дают! — обиженно кидаю ему на колени вилку. — Стараешься тут, а они выкобениваются.

Гордо сваливаю, но меня окликают на пороге, руша образ оскорблённой царицы.

— Каминских.

— Чего?

— Спасибо.

— Кушайте — не обляпайтесь, — уже более миролюбиво летящей походкой отчаливаю к себе с единственным благим намерением — завалиться спать. Заниматься этим волшебным времяпрепровождением куда приятнее под завывания грома, чем под человеческие шпили-вили.

Вырубаюсь моментом, за мной не заржавеет, а вот пробуждение даётся с трудом. Особенно когда приходится просыпаться не по будильнику, а от “механического” землетрясения.

— Соня, вставай. Машина скоро приедет, — зудит под ухом Демидова, играя со мной "а когда на море качка".

— Какая, блин, машина? Катафалк? Мне рано, у меня ещё есть лет десять в запасе, — пытаюсь спрятаться от неё под одеялом и вернуть свой наполненный больными фантазиями сладкий сон.

Фиг там.

— Со-о-оня, подъём. Опоздаешь на самолёт.

— Только что была машина. Ты успела хрюкнуть с утра?

— Ты вообще общий чат не читаешь что ли? Ещё вчера вечером рассылка была.

— Какая рассылка? — одним глазом, потому что второй наотрез отказывается разлипаться, таращусь в найденный под локтём телефон. Пяти нет. Люди, вы больные?

— Соня. Дубай. Самолёт, — Паулина теряет терпение и включает свет. Ааа, мои глаза! — Нам выбили горящие путёвки. Машина приедет через полчаса, а у тебя ещё чемодан не собран.