Книга Мой любимый враг, страница 28 – Рита Навьер

А в другой раз к ней заявился чей-то папаша и наехал за несправедливо выставленную «четверку» вместо якобы заслуженной «пятерки». Мужик был резок, но не более. Но Александра Михайловна распереживалась так сильно, что ей скорую вызывали.

Не то чтобы я считала ее ненормальной, но с такими людьми мне сложно общаться.

– Так вы у Зеленцовой и спросите, – сказала я. – Она вам всё в красках расскажет. Вряд ли правду, конечно, но зато с чувством, с толком, с расстановкой.

В классе повисла пауза. Я взяла сумку, встала и ушла. Ну, не хотелось мне выслушивать эти её охи и ахи. Это ее наивное до тошноты: ребята, давайте жить дружно! Помиритесь ж скорее!

И что странно – мне ничуть не было обидно от слов Зеленцовой. Ни злости, ни раздражения, вообще ничего такого я не испытывала. Как будто Рощин зарядил меня мощнейшим позитивом на много часов вперёд, и ничто не могло испортить мне настроение. Хорошо хоть я перестала улыбаться без видимой причины, как дурочка.

Вечером я снова проверяла аккаунт лже-Рощина, но больше никакой активности там не наблюдалось. Да плевать, отмахнулась я. Розыгрыш, конечно, тупой и подлый, но зато если бы не он, Дима не позвал бы меня на свидание. Так что этому шутнику еще спасибо надо сказать.

***

Утром я проснулась всё в том же радостном возбуждении. Даже сама поразилась, как мало, оказывается, мне надо для счастья. И в школу я мчалась чуть ли не вприпрыжку, совсем слегка досадуя, что уроки с 11 «А» у нас не пересекаются. Я ещё вчера сверила расписание. Когда у нас на втором этаже уроки, у них – на третьем и наоборот.

Только два последних уроках – на сдвоенной физкультуре – мы будем заниматься вместе. Но, во-первых, у нас ведь мальчики – отдельно, девочки – отдельно. Их физрук, скорее всего, погонит парней на стадион, а наш Попович будет мариновать нас в спортзале. А во-вторых, последний урок ещё дождаться надо, целый день пройдет. То есть мы с ним никак не встретимся до четвертой перемены.

Однако томиться не пришлось. Дима сам поджидал меня на крыльце школы. Просто стоял, сунув руки в карманы, и прицельно высматривал всех, кто заходил в школу. Вид у него был сосредоточенный и ждущий, и когда он увидел меня – улыбнулся.

Улыбался он, конечно, очень по-своему – совсем слегка приподнимал один краешек губ. Не как я – во все тридцать два. Но меня и это вполне устраивало. Ведь из всех он улыбнулся только мне одной.

– Доброе утро, – поздоровался он, когда я поднялась по ступенькам.

– Привет, – ответила я.

В фойе мы вошли вместе, снова обеспечив всем прекрасный повод для сплетен. На нас пялились, оборачивались, украдкой кивали в нашу сторону, но Рощин будто не замечал всей этой возни.

– Как настроение? – поинтересовался он, когда мы подошли к окошку гардеробной, где уже скопилась приличная очередь.

– Отличное, – ничуть не соврала я.

– Я рад. А какие планы на сегодня? – спросил с явным намеком. И я немедленно просияла.

– Надо свериться с ежедневником, – пошутила я, а потом спросила: – А что?

– Ты вчера обещала мне свидание. Давай после уроков сходим куда-нибудь?

Я кивнула, рдея от радости и немножко от смущения.

– Ну раз обещала… надо выполнять обещания… давай.

Господи, хоть бы я не выглядела сейчас, как счастливая дура! Впрочем, и он явно был доволен. Даже улыбался чуть шире.

– Тогда встречаемся сразу после уроков, да? А где?

– Давай в сквере за школой? Видел, может, с торца школы есть скверик? Там фонтан ещё, скамейки…

Он кивнул.

– Договорились. Давай сдам? – Дима взял мою ветровку.

И тут как раз наша очередь подошла к самому окошку, и я увидела, что перед нами стояла Женька Зеленцова. Сама не своя от радости, я её даже не сразу заметила.

Сдав куртку, она стрельнула в меня коротким, но убийственным взглядом и прошла мимо. Впрочем, такая ерунда не могла омрачить моей радости. Это даже, наоборот, хорошо, что она всё слышала. Пусть знает, что все пути к Гольцу свободны. Может, хоть теперь успокоится.

Дима подошёл ко мне, вложил в мою ладонь номерок.

– Тебе сейчас куда?

– На третий, у нас химия сейчас.

– А мне на второй, идем?

Мы с ним поднялись на два пролета и, не сговариваясь, остановились.

– Не хочется идти на урок, – вдруг признался он и посмотрел так, что сердце скакнуло к горлу, а потом ухнуло вниз. Потому что сказал он это не так, как завзятый прогульщик, которому учиться лень. Нет. Он произнес это по-особенному, с подтекстом, который я сразу ж уловила. «Не хочу уходить от тебя» – вот что было в его словах.

– Мне тоже… – ответила я серьезно.

Но звонок, как проклятье какое-то, опять всё испортил.

Я поднялась на третий этаж, торопливо подошла к кабинету химии и облегченно выдохнула – Ольга Юрьевна опаздывала. И тут же с порога услышала:

– А больше тебе ничего не переслать? – повысив голос, высказала Женька.

– Не хочешь пересылать, так покажи, по телефону, из своих рук, я тогда, так и быть, даже извинюсь перед тобой, – прищурившись, что-то требовала от Зеленцовой Филимонова.

– Ничего я тебе показывать не обязана! Иди к черту! – огрызалась Женька. – Может, тебе еще пароль от своего акка дать?

– Так я и знала. Трепло ты, Зеленцова, если не сказать похуже. Таких скринов я могу нафотошопить сколько угодно. Может, Ларионова и ни при чем. Она вот говорит, что это ты всё сочинила.

– Ага, и про её отца тоже я сочинила? – отбивалась Женька.

– А ты не смешивай теплое с мягким, – пожала плечами Филя. – Я бы тоже не афишировала на ее месте такую родословную.

– Слав, ну хоть ты скажи! – обратилась к Гольцу Зеленцова. – Тебе-то я переслала сообщение наст… от нее. А не скрин…

– А что это меняет? Мне вообще фиолетово, что Ларионова писала про Гольца. Ты мне покажи ее слова обо мне, – настаивала Филя.

Остальные заинтересованно молчали. Я тоже замерла на пороге.

– Ничего я тебе показывать не должна! – повторилась Женька, вся пунцовая, особенно в сравнении с сидящей рядом Бусыгиной, бледной, аж зеленой.

– Всё с тобой ясно, – хмыкнула Филя.

– А мне неясно, – вступил Шлапаков. – Я хочу знать, кто меня назвал…

Он выматерился.

– Я тоже, – поддакнул Окунев.

– Ну, дерзайте, – усмехнулась Филимонова.

– Короче, так, Зеля, – изрек Шлапаков. – Или ты нам показываешь переписку с Ларионовой в телефоне или все мы понимаем, что ты у нас…

Шлапаков снова выматерился.

Женька сидела, окаменев, и молчала. Только щеки полыхали.