Книга Ищейка, страница 71 – Вирджиния Бекер

И наконец вижу: пара желтых, как лампы, глаз уставилась на меня из-за черных стволов. Потом шелест листьев, хруст ветки – и на меня бросается зверь. Он выскакивает из лесу – огромная крысоподобная тварь размером с лошадь, только шесть ног вместо четырех и длинный хвост с колючкой, полной яда. Из творений Блэквелла; я таких видала во времена обучения. Медленная и неуклюжая тварь, но недостаток скорости компенсирует численным превосходством. Они ходят стаями, как крысы. Значит, поблизости есть еще такие же.

Я мечу оба ножа, целя точно в глаза: выколоть оба глаза – единственный возможный способ убить эту тварь. В один я попадаю, но в другой промахиваюсь, и крыса падает на бок, издавая визг, от которого готовы порваться перепонки. Зовет свою стаю.

Я выхватываю еще один нож и бросаюсь к ней, перепрыгиваю через хлещущий хвост, всаживаю клинок в другой глаз. Крыса дергается и издыхает, но я чувствую, как дрожит земля, и знаю, что идут другие. Резко обернувшись, вижу, как три такие твари прут прямиком на меня.

У меня осталось четыре ножа, я мечу их в крыс. Хотя темно и льет, я попадаю каждой из них в глаз. Так их не убить, но движения тварей замедляются. Сорвав с пояса топор, я бегу к ним. Они лежат, визжа и дергаясь. Несколько раз испытываю удары колючих хвостов, и хотя раны заживают мгновенно, действие яда все равно чувствуется. От него у меня двоится в глазах, и сквозь дождь и мрак я не могу отличить одну крысу от другой. Ориентируясь по слуху на визг, продолжаю их рубить, получая новые и новые удары хвостов, пока они наконец не замирают. Я оседаю на землю, прямо под хлещущие пощечины дождя, меня трясет от яда, голова кружится. Задумываюсь, настоящий ли яд, не входит ли он в ту же иллюзию. Наверное, это и не важно, потому что он, как всякая иллюзия, достаточно реален. И так или этак, а надо действовать. Если их собратья тут еще есть, они придут за убитыми. Блэквелл не мог придумать, как прокормить создаваемых им тварей, и потому просто давал им жрать все, что мы убивали. Я спрашивала Калеба, что делают с телами ищеек, погибших при обучении. Он сказал, что мне лучше этого не знать.

Сквозь дождь видны очертания лабиринта. Я туда не хочу. Проходила его однажды и едва-едва выбралась. Но я знаю, что если пойду туда, никакая тварь за мной не сунется. Они тоже боятся того, что там, внутри.

Переворачиваюсь лицом вниз, встаю на четвереньки и ползу вдоль опушки, стараясь держаться ближе к деревьям, где меня не так легко заметить. Наконец деревья кончаются полоской открытой местности, на другом конце которой – лабиринт. Некоторое время я выжидаю, трясясь и промокая под дождем, голова все еще плывет. Надо встать. Надо бежать. Надо пойти в лабиринт, пока никакая тварь меня тут не нашла. Но я так устала…

Ложусь обратно в грязь и затихаю, всего на миг, дыхание глубокое, тяжелое, отрывистое. Закрываю глаза под шлепанье ледяных струй и звучные всплески.

– Элизабет!

Я слышу его голос, низкий и тихий, и понимаю, что это тоже действие яда. Он добрался до мозга и заставляет слышать то, чего нет на самом деле. Но голос снова повторяет мое имя, я сажусь так резко, что голова идет кругом. И тут я его вижу – он стоит на полянке рядом с лабиринтом.

Джон.

Спотыкаясь, встаю на подгибающиеся ноги.

– Ты ранена, – говорит он, и лицо его хмурится озабоченной гримасой. Он кажется таким реальным.

Он не настоящий.

Правда не настоящий?

Я иду к нему. Когда подхожу ближе, он вздрагивает, разглядев меня: разорванные штаны, рубашка в клочья, покрыта грязью, кровью, бог знает чем еще. Незаколотые волосы болтаются по плечам, сбитые в колтуны и узлы.

Он одет так же, как был на маскараде: белая рубашка, черные штаны, черный камзол с красной оторочкой. Растрепанные волосы, карие глаза, так внимательно глядящие на меня. Такой живой, настоящий…

Он не настоящий.

Правда не настоящий?

– На самом деле это не ты, – говорю я. Получается жалкий шепот. – Я знаю, что не ты.

Джон – иллюзия Джона – оглядывается через плечо, и мимолетная тень пробегает по его лицу.

– Это я, – говорит он, снова оборачиваясь ко мне. – Я. Почему ты думаешь, что я не настоящий?

Я мотаю головой.

– Не знаю. Может быть, потому что дождь. Я промокла, а ты совсем сухой.

– Был дождь, но перестал. – (Я поднимаю глаза – иллюзорный Джон прав. Дождь прекратился). – А я сухой, потому что только что здесь оказался.

Я отбрасываю в сторону его доводы и продолжаю:

– Ладно. Я знаю, что ты не ты, потому что настоящий ты уехал. Шуйлер мне сказал. Ты на корабле у Питера, со всеми остальными, и едешь домой. Ты уехал.

Я проглатываю застрявший в горле ком.

– Я не уезжал. – Голос у него тих, точь-в-точь как мой. – Это ты меня оставила. Ты убежала, а я не хотел, чтобы ты уходила. И пошел тебя искать.

Он снова оглядывается.

Что-то его беспокоит, этого иллюзорного Джона. Постоянно оглядывается, будто там есть еще кто-то. Или что-то. Затаившееся в темноте, ждущее, чтобы напасть. Я не обращаю внимания – все это не на самом деле.

Точно не на самом деле?

– Почему ты всех бросил и пошел за мной? – Мой голос звучит громко и зло. Я злюсь, потому что мне хочется, чтобы он был на самом деле. Злюсь, что это не так. – Зачем?

Он делает шаг ко мне.

– Ты не знаешь?

Я качаю головой. Он смотрит на меня. Темные глаза, лунный свет.

– Потому что я люблю тебя.

Я закрываю глаза, сил нет бороться. Я устала. Устала от этой иллюзии, устала от правды, устала от лжи. Блэквелл колдун. Потому что я люблю тебя. Хватит, не хочу больше. Хочу проснуться.

Я открываю глаза, выхватываю оставшийся нож и всаживаю его глубоко себе в ногу.

– Проснись! – кричу я. Не на Джона, не на иллюзию его, но на себя.

Но Джон тут же оказывается рядом, я еще не успела вытащить нож, как он хватает его и швыряет на землю. Потом берет меня за руки, заводит их мне за спину, приникнув ближе, я слышу его дыхание на щеке.

– Прекрати!

Я вырываюсь, пытаюсь освободиться, пока эта иллюзия не изменилась и он не упал замертво, не растаял в воздухе, не превратился во что-то иное, не в то, что он сейчас – темные глаза, мягкие кудри, теплота, защита. Но когда он притягивает меня к себе, я не сопротивляюсь. И когда его губы касаются моих, я не мешаю. Они теплые и мягкие, я их помню. А он медленно гладит меня губами, от рта к щеке, потом к уху, там задерживается. Я его чувствую, я слышу его голос, его запах, он – настоящий. Я на миг закрываю глаза, поддаюсь этой дрожи, этой радости, которой он меня наполняет, и потом слышу его хриплый, мучительный шепот:

– Беги.

Отдергиваюсь, ахнув, и вижу стоящего за ним Блэквелла, медленно вынимающего нож, всаженный Джону в бок.