Книга Моя исповедь. Невероятная история рок-легенды из Judas Priest, страница 10 – Роб Хэлфорд

Я ничего не мог поделать. Парень знал, чего хочет, и останавливаться не собирался. Он расстегнул молнию мне на брюках, достал член, нагнулся и взял в рот. Я сидел не двигаясь, пьяный, инертный и не проронив ни слова, и мне впервые делали минет.

Что это?

Что происходит?

Что я делаю?

Можно ли это прекратить?

Но я ничего… не сделал. Понятия не имею, как долго это продолжалось, но, закончив, приятель отца встал, не сказав ни слова, и вышел из комнаты. Я вспомнил, что нахожусь недалеко от дома бабушки, нашел свое пальто, вышел на улицу и, сбитый с толку, поковылял во мраке ночи.

Я не знал, как на это реагировать. Честно говоря, даже не понимал, что произошло. Лежал в гостевой комнате у бабушки и чувствовал себя крайне странно, а затем отключился. Утром испытал первое в жизни похмелье, и меня одолевали разные мысли: «ЭТИМ занимаются геи? Так себя ведут? Или все театралы такие? Я получил роль через постель?»

Теперь-то, разумеется, я знаю, что парень был настоящим сексуальным хищником; педофилом. Он увидел, что я совсем юноша, понял, что я уязвим, и воспользовался моей беспомощностью – и мной. Но тогда я ничего не понимал. И считал, что виноват сам.

Позже тем же днем я вернулся на Келвин-роуд, и папа спросил, как прошел вечер.

– Отлично, – промямлил я.

– Мой приятель за тобой присмотрел?

– Да, – ответил я. – Да, присмотрел.

Отцу я так ничего и не сказал. Он бы со стыда сгорел. И я бы не стал рассказывать об этом в своих мемуарах, если бы папа был жив.

Нет худа без добра. Сложно оправдать сексуальное домогательство, но тем вечером я спасовал. Спустя несколько дней со мной связался еще один театрал из того же паба. Появилась возможность устроиться помощником режиссера в Большом театре Вулверхемптона – было ли мне это интересно?

Было. Я поехал на интервью с менеджером театра, и меня взяли – мы сразу же начали работать. За ближайшее будущее можно было не беспокоиться…

Именно этого я и хотел. Попасть в театр.

Первая настоящая работа – большое событие, обряд посвящения, и именно так я себя и чувствовал, когда в шестнадцать лет устроился в Большой театр Вулверхемптона. И хоть я сходил с ума по актерскому искусству и театру, мало что в этом понимал и не знал, чего ожидать.

Но, как говорят в Уолсолле, было отпадно. Работа мне нравилась.

Меня взяли помощником-стажером-электриком-мальчиком-на-побегушках, и я прислуживал режиссеру-постановщику. Первые несколько недель подносил чай, подметал сцену, выполнял поручения и пытался привыкнуть к крутым переменам в жизни.

Больше не было никакой утренней беготни мимо местного завода. Теперь я садился в автобус до Вулверхемптона, чтобы к полудню добраться до театра, работал весь день и на вечерних представлениях, затем садился на последний автобус до Уолсолла и около полуночи приезжал домой.

Мне такой график подходил (я стал полуночником и живу так по сей день). Сын постановщика был светотехником, и они оба взяли меня под свое крыло. Я быстро начал въезжать в работу, и в течение нескольких месяцев уже отвечал за освещение на шоу.

Почти в каждом театре осветительное оборудование стоит перед сценой, но в Большом театре оно стояло по краям сцены. Работать было сложнее, но вскоре я приноровился и месяцами, очарованный, наслаждался буквально в полуметре от себя потрясающими представлениями. Я отвечал за свет везде: в театре-варьете, репертуарном театре, балете, опере Ричарда Карта Д'Ойли «Орфей в подземном царстве». Мимо меня актеры бегали за кулисы и на сцену или ждали команды «войти» в спектакль, а я находился в самой гуще.

Мне нравилось быть как можно ближе к звездам с телика. В Большой театр приходил известный комик Томми Триндер. Я много раз видел его в передаче «Субботний вечер в лондонском Палладиуме», и мне нравилась его коронная фраза: «Вы счастливчики!».

Спонсором множества шоу были сигареты Woodbine, и всем пришедшим давали бесплатные мини-пачки с пятью сигаретами. Каждый вечер две тысячи пришедших дымили как паровозы, ожидая начала спектакля. Когда я нажимал на кнопку, занавес поднимался, а из зала на сцену плыл сигаретный дым.

Немудрено, что я и сам начал курить – но, поскольку был немного снобом, предпочитал сигареты Benson & Hedges. Я почему-то считал, что они солиднее. Вот кретин!

Я мастерски научился управлять светом. А еще довольно быстро научился пить.

В театре было правило: «Сделал дело – гуляй смело». Через десять минут после окончания шоу весь персонал собирался в баре театра. И мы заливали в себя сколько могли, и довольно быстро, а потом я, шатаясь, плелся на остановку, чтобы уехать на последнем автобусе в Уолсолл.

Автобусы мне наскучили, поэтому я накопил и взял в рассрочку мопед «Хонда 50». Это мне не мешало все так же напиваться после шоу, а после полуночи, виляя, ехать по шоссе А41 домой. Поразительно, что я вообще умудрялся добираться целым и невредимым. Выпить я любил, и, как только мне исполнилось восемнадцать, я мог пить легально. Не стал нарушать британскую традицию и по молодости нажирался в хлам. По вечерам, когда не было работы, я шел в оживленный местный кабак «Гадкий утенок».

Прикладывался я регулярно… хотя с самого начала не пил в компании. У меня была цель. Я пил, чтобы нажраться. И понял, что лучший способ забыться – это выпить ячменное вино ^[19], поэтому опрокидывал пару бокалов, а потом догонялся таблетками – нитразепамом.

Нитразепам – это сильное снотворное, помогающее снять чувство тревоги. Выпивая бокал-другой, я закусывал таблеткой, и наступало ощущение теплоты и забытья. В «Гадком утенке» всегда была парочка каких-нибудь скользких типов, которые ошивались без дела:

– Эй, приятель. Нитразепам имеется?

– Эммм… Закажь нам эль, и дам те таблетку!

Я напивался до беспамятства. Утром просыпался и чувствовал себя полумертвым, но к обеду похмелье проходило, и я был готов снова зажигать. Как и любой подросток, я невероятным образом быстро приходил в себя.

Сью окончила школу и училась на парикмахера. Она купила себе зеленый «Остин 100». Это была ее гордость и отрада. Она подбрасывала меня до «Утенка», поскольку встречалась с одним из местных пьяниц – милым парнем, которого из-за пышной шевелюры все звали Львом Брайаном.

Глядя на Сью, я и сам попробовал научиться водить. У Брайана был «Мини Купер», и однажды в воскресенье после обеда он сказал, что даст мне прокатиться. Отвез на тихую безлюдную улицу недалеко от дома моей бабушки и посадил за руль.