Книга Мэр Кэстербриджа, страница 78 – Томас Гарди

— Куда они сейчас пошли? — с любопытством спросила первая.

— Пока не могу сказать точно, — ответила вторая. — Ничего не видно… труба пивоварни загораживает. Ага… теперь вижу… Ну и дела, ну и дела!

— А что такое, что? — спросила первая, снова загораясь любопытством.

— Все-таки пошли по Зерновой улице! Сидят спиной друг к другу!

— Как?.. Их двое?.. Две фигуры?

— Да. Две куклы на осле, спина к спине и друг с другом за локти связаны. Она лицом к голове сидит, а он лицом к хвосту.

— Это что ж, какого-нибудь известного человека изобразили?

— Не знаю… возможно. На мужчине синий сюртук и казимировые гетры; у него черные бакенбарды и красное лицо. Чучело набито чем-то и в маске.

Шум стал усиливаться, потом немного затих.

— Эх… а мне так и не удастся посмотреть! — с досадой воскликнула первая служанка.

— Свернули в переулок… вот и все, — сказала та, что занимала выгодную позицию на чердаке. — Ага, теперь мне их хорошо видно сзади!

— А женщина на кого похожа? Опиши, какая она из себя, и я тебе сейчас же скажу, не та ли это, про кого я думаю.

— Да… как сказать… одета она точь-в-точь, как наша была одета в тот вечер, помнишь, когда актеры давали представление в городской ратуше и она сидела в первом ряду.

Люсетта вскочила, и почти в тот же миг дверь в гостиную быстро и бесшумно открылась. Свет камина упал на Элизабет-Джейн.

— Вот зашла навестить вас, — проговорила она, еле переводя дух. — Простите… не постучалась! Я заметила, что ставни и окно у вас не закрыты…

Не дожидаясь ответа, Элизабет-Джейн быстро подошла к окну и прикрыла одну створку ставней, Люсетта подбежала к ней.

— Оставьте… тсс! — властно проговорила она глухим голосом и, схватив Элизабет-Джейн за руку, подняла палец.

Они говорили так тихо, что не упустили ни одного слова из разговора служанок.

— Шея у нее открыта, — продолжала вторая, — волосы причесаны с напуском на виски и уши, а на затылке гребень… платье шелковое, коричневато-красное, и туфли в тон, а чулки белые.

Элизабет-Джейн опять попыталась закрыть окно, но Люсетта силой удержала ее руку.

— Это я! — прошептала она, бледная как смерть. — Процессия… скандал… чучела изображают меня и его!

По лицу Элизабет-Джейн было ясно, что она уже все знает.

— Не надо смотреть, закроем ставни! — уговаривала Элизабет-Джейн подругу, заметив, что по мере приближения шума и хохота лицо Люсетты, и так уже застывшее и обезумевшее, становится все более неподвижным и безумным. — Не надо смотреть!

— Все равно! — пронзительно крикнула Люсетта. — Он-то ведь увидит это, правда? Дональд увидит! Он сейчас вернется домой… и это разобьет ему сердце… он разлюбит меня… и, ох, это меня убьет… убьет!

Элизабет-Джейн теряла голову.

— Ах, неужели нельзя это прекратить! — крикнула она. — Неужели никто не остановит… никто?!

Она выпустила руки Люсетты и побежала к двери. А Люсетта, отчаянно повторяя: «Хочу видеть!» — бросилась к застекленной двери на балкон, распахнула ее и вышла наружу. Элизабет кинулась за ней и обняла ее за талию, стараясь увести в комнату. Люсетта впилась глазами в шествие бесноватых, которое теперь быстро приближалось. Оба чучела были так ярко освещены зловещим светом многочисленных фонарей, что нельзя было не узнать в них жертв шумной потехи.

— Уйдем, уйдем, — умоляла Элизабет-Джейн, — и дайте мне закрыть окно!

— Это я… это я… вылитая… даже зонтик мой… зеленый зонтик! — выкрикнула Люсетта и, хохоча, как безумная, шагнула в комнату. Секунду она стояла недвижно, потом тяжело рухнула на пол.

Чуть ли не в это же мгновение дикая музыка шутовской процессии оборвалась. Раскаты издевательского хохота постепенно замерли, и топот заглох, как шум внезапно утихшего ветра. Элизабет лишь смутно сознавала все это; позвонив в колокольчик, она склонилась над Люсеттой, которая билась на ковре в припадке эпилепсии. Элизабет позвонила еще и еще раз, но тщетно, — очевидно, все слуги выбежали из дому, чтобы лучше видеть дьявольский шабаш на улице.

Наконец вернулся слуга Фарфрэ, который все это время стоял, разинув рот, на крыльце, а за ним пришла кухарка. Ставни, наскоро прикрытые Элизабет, теперь закрыли наглухо, свет зажгли, Люсетту унесли в ее комнату, а слугу послали за доктором. Элизабет принялась раздевать Люсетту, и та пришла в себя, но, вспомнив все, опять потеряла сознание.

Доктор явился раньше, чем можно было ожидать, потому что он, как и прочие, стоял у своего подъезда, недоумевая, что значит этот гомон. Осмотрев бедняжку, он сказал в ответ на немую мольбу Элизабет:

— Случай серьезный.

— Она в обмороке, — промолвила Элизабет.

— Да. Но в ее положении обморок опасен. Немедленно пошлите за мистером Фарфрэ. Где он?

— Он уехал за город, сэр, — ответила горничная, — куда-то в деревню по Бедмутской дороге. Он должен скоро вернуться.

— Все равно, за ним надо послать. Он, может быть, не спешит домой.

Доктор снова подошел к постели больной. За Фарфрэ послали слугу, и вскоре со двора донесся затихающий топот лошадиных копыт.

Тем временем мистер Бенджамин Гроуэр, видный горожанин, о котором мы уже говорили, сидя у себя дома на Главной улице, услышал звон и стук ножей-дровоколов, каминных щипцов, тамбуринов, скрипок, серпентов, бараньих рогов и других старинных музыкальных инструментов и, надев шляпу, вышел узнать, чем все это вызвано. Он подошел к углу улицы, невдалеке от дома Фарфрэ, и вскоре догадался, в чем дело: родившись в Кэстербридже, он не раз был свидетелем грубых проделок такого рода. Прежде всего он отправился на поиски квартальных; в городе их было всего два, и это были дряхлые старички, которых он наконец нашел спрятавшимися где-то в переулке и, казалось, еще больше подряхлевшими от небеспричинного страха, как бы с ними не обошлись круто, если их заметят.

— Ну что мы, два старых гриба, можем сделать против этой оравы? Куда уж нам! — оправдывался Стабберд в ответ на строгий выговор мистера Гроуэра. — Это все равно что подстрекать их к расправе над нами, что приведет виновников к смерти, а мы никак не согласны послужить причиной смерти своего ближнего, ни в коем случае не согласны!

— Так позовите себе кого-нибудь на помощь! Идемте, я сам пойду с вами. Посмотрим, как подействуют несколько слов лица, облеченного властью. Ну, живо! Дубинки при вас?

— От нас все равно толку мало, сэр, и нам не хотелось, чтобы народ увидел в нас стражей закона, вот мы и сунули свои полицейские дубинки в водосточную трубу.

— Достаньте их поскорей, и пойдемте, бога ради!.. А вот и мистер Блоубоди — нам повезло.

Из трех городских судей Блоубоди был третьим.

— Это что за беспорядки? — проговорил Блоубоди. — Имена их знаете, а?