Книга Она моя, страница 43 – Елена Тодорова

Смотрю в его глаза непрерывно. Воспаленные, дикие, дающие столько чувств сейчас… Жаль, что все это уже не в счет.

— Терпи, девочка… Терпи, маленькая…

Трясет меня. Мелко и непрерывно. Голова кружится. Если бы не держал, давно свалилась бы на пол. Боль из груди с криком рвется, но когда Тарский наконец отпускает, испытываю такое облегчение, что орать попросту не хватает сил. Издаю лишь какие-то сдавленные хныкающие звуки, пока он дергает мою раненую руку вверх. Обернув чистой рубашкой, сгибает в локте и крепко затискивает между нашими телами. Вновь наваливаясь, толкает меня, вынуждая смещаться в сторону к стене. Либо я теряю сознание, либо что-то с ней происходит… Мы будто проваливаемся в темноту. Мой созревший испуганный крик прерывает крепкая ладонь Гордея. Истерично мычу в нее, пока он толкает нас все глубже в удушливый мрак.

«Не волнуйся, Катерина. В ад я один не пойду. Тебя с собой заберу…»

Почему-то именно это грозное обещание полугодичной давности всплывает. Мы определенно где-то в аду. Запахи, темнота, теснота, температура — все соответствует моим представлениям о мире грешников. Хотя, судя по всему, мы все же еще в пути. Продвигаясь узкими коридорами, Тарский то и дело прочесывает своими широкими плечами стены. Не знаю, как в принципе проходит и какими органами восприятия руководствуется, чтобы ориентироваться.

Я сдаюсь. Просто жду того момента, когда будем падать. Почему-то именно таким вижу финал. Но вместо этого Таир выталкивает нас на свет. После ржавого скрипа сначала теряется ощущение скованности, а после уже спадает мутная пелена с глаз. Их слепят желтые лампы.

Рвано всхлипывая, оглядываюсь. В незнакомой ванной комнате находимся. Круги ада позади? Вряд ли. Подспудно понимаю, что это лишь временное пристанище.

Сопротивляюсь, когда Гордей принимается меня раздевать. Знаю, что шансов нет, и все равно отталкиваю, слепо хлещу ладонями.

— Не смей меня трогать!

— Успокойся!

Кожу внутренней стороны кисти жжет, но в груди пылает сильнее. Я просто в истерике. И тогда он заталкивает меня в душ в одежде. Настраивает лейку так, что на нас обрушивается сразу мощный поток холодной воды. Вздрагиваю и визжу. Неосознанно припадаю к его груди в поисках укрытия и какого-то тепла.

— Тихо ты… Тихо, — впервые слышу, чтобы Таир так растягивал слова. Гладит меня по волосам и крепко прижимает к себе. — Тихо, — повторяет бессчетное количество раз.

— Ненавижу…

— Понял уже. Стой спокойно.

Регулирует воду на теплую, но я уже продрогла до костей — разве что зубами не стучу. Позволяю себя раздеть и вымыть. Молчу даже после того, как выбираемся. Гордей тоже ни слова не произносит. Промывает и обрабатывает нанесенное мне ранение. Как и всегда, все сделал с точным расчетом — задеты лишь мягкие ткани. И моя психика.

Напряжение вновь нарастает постепенно. Встретимся взглядами, и в воздухе будто разряды молнии сталкиваются.

— Зачем? — шиплю, когда спадает первый шок.

Стараюсь не орать, хотя так и подмывает сорваться на крик. Таир тем временем заканчивает с перевязкой.

— Нормально? Не туго? — проводит большим пальцем по коже над повязкой, а у меня мурашки выступают.

— Зачем?

Посчитав это отрицательным ответом, Тарский возобновляет молчание. Обращается словно с куклой — одевает меня в халат, распутывает пальцами влажные волосы.

— Зачем??? — повышаю голос.

Но он просто гасит свет и выводит меня из ванной в комнату.

Пустые стены, голый пол и одинокая лампочка под потолком. Шторы плотно задвинуты. Из мебели — затрапезная кровать и лакированный стол. Гордей выуживает из-под потрескавшейся крышки сигареты и… пистолет. Оборачиваясь ко мне лицом, упирается задом в стол, кладет пушку неподалеку и спокойно подкуривает. Невольно покупаюсь на его, казалось бы, расслабленную позу. Веду взглядом по объемным плечами и мощной груди. Спускаюсь даже ниже — по обернутым полотенцем бедрам к скрещенным лодыжкам.

Обманчива эта безмятежность. Выдержанная и дальновидная. Он как зверь, в любой момент может наброситься. Жаль, меня это никогда не останавливает.

— Зачем? — повторяю вопрос, встречая его пристальный взгляд.

Умудряется оценивать мое психологическое состояние.

— Сама все понимаешь. По факту ты раскрыла целую группу. Никто после этого живым не уходит.

Понимала и понимаю, но все еще на что-то надеюсь. Он спас меня? Зачем?

— Я бы молчала!

— Януш знал, что делает! — тут и Тарский срывается. Выдохнув облако сизого дыма, повышает и ожесточает голос. — За нами уже тянулся хвост. Если бы не я, тебя бы убрал другой агент. Ян обдумывал это не день и не два, приказ уже прислали! На этом этапе его отменить невозможно. Если у агента на руках директива, слова, блядь, перестают работать.

Сегодня я, по собственным ощущениям, уже была обеими ногами в могиле, но когда сам Гордей все это озвучивает, паника не просто возвращается… Она усиливается, сбивая внутри меня все режимы и нарушая терморегуляцию — то жаром заливает, то холодом окатывает. Бесконечно сотрясает мое тело, даже когда стягиваю плотнее ворот халата, обхватываю себя руками и растираю ладонями плечи.

— Если ты хочешь, чтобы они думали, что ты меня пристрелил… — голос срывается, и я содрогаюсь. — Разве им не нужен труп?

Пытаюсь убедить себя, что даже если Таир действительно спасал меня, верить ему больше не следует. Как бы больно ни было это признавать, у него, очевидно, на все найдутся веские и рациональные причины. Не чувства.

Не любовь…

— В Польше полиция быстро реагирует. После выстрелов шум поднимется. Соберут показания по соседям, произведут забор крови, исследуют пули. Этого достаточно, чтобы выиграть время.

— Какое время?

— Ты должна исчезнуть.

— Каким образом? — конечно же, его слова меня пугают.

Хотя, казалось, готова умереть. За что я цепляюсь? За что? Настолько потеряна, что не сразу замечаю, как Тарский тушит в хрустальной пепельнице третий окурок, снова шарит ладонью под крышкой и, выудив какой-то красный блокнот, направляется с ним ко мне. Опуская взгляд, вижу, что это загранник немецкого образца.

— На рассвете пересечем границу с Германией. Отправишься в миграционную службу и добровольно сдашься, предъявив этот паспорт.

Открываю и замираю.

— Что? — фотография моя, но имя… Урсула Майер. — Что это значит?

— Доверься мне.

— Нет, я так больше не могу! Либо ты объясняешь мне, либо стреляй уже в голову, — выпаливаю, не скрывая отчаяния. — Что это значит? Разве твоя сестра не числится погибшей?

— Она числится в розыске, как агент. О том, что она мертва, в Германии не знают.