Книга Охотник, страница 26 – Эйке Шнайдер

— Я по-прежнему совершенно в этом уверен, — развел руками Руни. — Так милорд целитель может забирать своего приятеля?

— Может. Вещи сейчас принесут. С вашего позволения, господа.

Эрик не стал дожидаться, пока закроется дверь, мигом оказался рядом. Снова выругался:

— Месяц, хотя бы месяц ты можешь не влипать в неприятности?

Под кожей засвербело — Гуннар покосился вниз, ожоги на ребрах таяли на глазах. Надо было благодарить, но…

— А не по твоей ли милости я в них попал?

Эрик на миг застыл с ошарашенным видом, потом усмехнулся:

— Ну да, я бы тебя не убил просто потому, что собственных трудов жалко… ложись на живот, прямо на лавку. Ложись, говорю! И подтвердить, что я и вчера и сегодня ночью мирно спал в своей постели может только Ингрид, а я могу сказать то же самое о ней… Чему, в общем-то, едва ли кто-то поверит, если дойдет до разбирательства. — Эрик снова ругнулся. — А еще говорят, мы мясники. За такое правосудие голову бы отрывать.

— Какое уж есть, — пожал плечами Руни. Тронул Гуннара за руку. — Прости, я не успел. Судью подняли раньше, и… Он упрямей барана, чем больше уговаривают, тем сильнее упирается, так что пришлось через его голову, а это время.

Гуннар дернулся, сбрасывая руку, снова зашипел сквозь зубы — плетения, хоть и заживляли быстро, отнюдь не были безболезненными.

— Знаешь, после этакого я бы признался в убийстве собственной матери, — проворчал Эрик. — Да не дрыгайся ты!

Гуннар попытался подняться.

— Ничего мне ни от кого от вас не надо. Отпусти. И пришли счет, чтобы в долгу не оставаться.

Будь его меч обычным, первым делом пошел бы к тому, кто умел находить одаренных по крови — если меч вернут, конечно. Вдруг да осталось на клинке достаточно, чтобы разыскать убийцу. Но небесное железо блокирует дар. Даже если и удастся что соскрести, не поможет. Впрочем, и в том, что на клинке что-то осталось Гуннар вовсе не был уверен, помня, как Фолки обтер клинок прежде, чем убрать в отобранные ножны — бездумно, просто потому, что привык заботиться об оружии, своем ли, чужом ли… Потому только и оставалось, что подозревать, и от этого становилось вдвойне тошно.

— Лежи, я сказал, раздухарился, как полегче стало. — Целитель бесцеремонно придавил загривок Гуннара. — А то привяжу, с меня станется, гордец нашелся. Встанешь на ноги — подозревай в чем хочешь, а пока лежи и не рыпайся. Хорошо хоть свежее еще все, а то бы совсем…

— Помочь? — спросил Руни.

— Да, спасибо.

— Я тоже не могу доказать, что был дома. Сив подтвердит, конечно, но и ее словам… Хотя я бы не стал заниматься такими делами настолько близко от «Шибеницы» — оттащил бы подальше.

— Положим, вчерашний труп оставили явно для того, чтобы нашли как можно скорее, — сказал Эрик. — А первый — да, там задворки, конечно, и люди редко ходят, но и я бы подальше отволок.

— Слишком много наглости или слишком мало сил?

— Если первое, то это или ты, или я, или Вигдис. Если второе — Ингрид не слабее тебя, так что Вигдис или Иде… — Эрик снова ухватил за загривок дернувшегося было Гуннара. — Уймись, никто за твоей ненаглядной с небесным железом не собирается.

— Эк ты ловко Ингрид оба раза в стороне оставил, — усмехнулся Руни. — А Иде откуда знать?

Эрик смутился.

— От моего слишком длинного языка. Вечно я как дурак верю, что кому-то просто интересно со мной, а не… — Он махнул рукой. — Ладно, не о том…

Открылась дверь, прервав его на полуслове, вошедший караульный поклонился Руни.

— Его вещи.

Тот кивнул, указал жестом: на столе, мол оставь.

— Глянь, все тут?

Гуннар поднял голову. Груда одежды, поверх нее меч.

— Амулет?

Эрик шагнул к столу, переложил клинок, лежащий рядом с вещами — и снова даже не вздрогнул, словно прикосновение к небесному железу его не беспокоило. Странный он.

— Тут, под мечом.

— Тогда все важное здесь.

Впрочем, он бы не особо сокрушался, если бы и вовсе ничего не вернули. Голову на плечах унести удалось, до сих пор толком не верилось.

Эрик положил меч Гуннара на стол, вернулся обратно.

— Давай доделаю.

Руни послушно отступил.

— Но все это, конечно, никуда не годится, — сокрушенно заметил он, присаживаясь на край стола. Подвинул меч, ругнулся. — Не можем же мы все друг друга подозревать.

— Ингрид сказала бы, что не доверять друзьям позорней, чем оказаться обманутой, — пожал плечами Эрик.

— Это значит зажмуриться покрепче и натянуть одеяло на голову, надеясь, что чудовище не увидит, а потом исчезнет само собой. Можно и так.

— А получится? — Эрик невесело усмехнулся. — Ты смотришь на меня и думаешь, чего я могу желать настолько сильно, чтобы располосовать живого человека. Я смотрю на тебя и думаю: если тебя не трогает то, что ради правосудия могут вздернуть на виску заведомо невиновного, то, наверное, во имя великой цели позволительно и зарезать кого-нибудь незнакомого? Гуннар глядит волком на нас обоих, и трудно его в этом винить… — Он поспешно вытащил из рукава чистую тряпицу, зажал нос, прогнусавил: — Все, одевайся, — добавил, прислонившись к стене: — Да и девчонки наверняка…

Гуннар взялся за цепочку, попытался расстегнуть замочек. Пальцы не слушались, точно деревянные.

— Пройдет, чуть позже, — сказал Эрик, заметив его потуги. — Давай помогу.

— Нет.

Он обмотал амулет вокруг одного из ремешков на перевязи меча. Пусть пока так, жалко, конечно, что не к телу, но возиться и прилаживать не было ни желания, ни сил — натянуть бы штаны, не свалившись с лавки, да не запутаться в рукавах дублета. Все, чего ему сейчас хотелось — добраться домой, закрыться в своей комнате и напиться до бесчувствия. Потому что оба они правы — просто невыносимо смотреть на доброго знакомого и думать, не он ли…

— Может, и получится, — пожал плечами Руни. — Руки у нас у всех по локоть в крови еще после того похода…

Да уж, отомстить, не замарав кружева манжет, еще ни у кого не получалось. И покуролесили они тогда знатно. Но все-таки Гуннар хотел бы знать, по чьей милости он угодил в допросную. Или не хотел? Иначе не начинал бы ворочаться внутри ледяной ком, стоило хотя бы попытаться подумать, кто из четверых — или теперь уже пятерых, мог бы это сделать и ради чего. Или со временем само прояснится?

— …только что надо быть за человеком, чтобы сотворить такую жестокость? — продолжал Руни. — Не просто убить, а этак затейливо?

— Жестокость? — Эрик оскалился, поднял ладонь, на которой полыхнул язычок пламени. — А вот так — не жестоко? Знаешь, мне как-то довелось всерьез обжечься… Вытянуть тепло и жизнь — не жестоко?