Книга Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст, страница 33 – Нил Маккей, Мэй Уэст

Он бросил в меня пылесос. Я пыталась уклониться, но тот больно ударил по мне. Как только папа сделал это, он, похоже, понял, что такой поступок заставил его выглядеть злобно и смехотворно. Он вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Это выглядело так, будто он почувствовал себя проигравшим. И больше он ни разу не пытался домогаться меня.

Помимо папиного поведения меня беспокоило еще и то, что Роб, живя с нами под одной крышей, разузнает много о половой жизни мамы с папой и о маминой работе проституткой, хотя в то время эта ее деятельность сошла на нет. Он, конечно, кое-что узнал об этом. Секс был постоянной темой в нашем доме – от нее было не укрыться. Мы часто слышали, как мама с папой шумно занимаются сексом или папа нам это описывал.

– Ваша мама и я прошлой ночью устроили неплохое приключение! Хотите знать, что мы вчера делали?

Или он смотрел порнофильмы и убеждал нас смотреть их вместе с ним.

Он предлагал Робу одолжить его хардкорные видео – «найдешь там кое-какие идеи для себя, сынок», – а мама, у которой не было совершенно никаких комплексов, проходила мимо него на лестницу вообще без одежды с таким видом, будто так и надо. К счастью, это его не беспокоило. Он больше волновался насчет моего смущения и говорил мне, чтобы я не волновалась.

Прошло несколько недель, и мама сказала нам, чтобы мы съезжали, потому что в доме слишком много народу. Это случилось очень неожиданно. Однажды я пришла домой с работы, и она просто сказала:

– Я нашла вам съемную комнату, и вы съезжаете завтра. Вот ключ.

Так что нам пришлось в спешке собирать все свои вещи и уходить.

Я была озадачена тем, почему она так поступила. Дом был большой, и Роб, переехав ко мне, вряд ли сильно влиял на то, сколько в доме было людей. Вскоре я догадалась, что одной из причин так поступить было то, что так они могли меньше тратить на еду. Думаю, другой причиной было то, что мама стремилась сделать так, чтобы я держалась подальше от Луиз и Тары, потому что я была уже взрослая, и она не хотела, чтобы младшие дочери так рано проникались какими-либо идеями о независимости от родителей. Она хотела держать их полностью под своим контролем, а это значило, что меня и их нужно было как можно сильнее разделить.

У нее были строгие правила насчет моего общения с ними.

– Ты можешь приходить домой в воскресенье с двух до трех дня, чтобы увидеться с ними, но это все. Я не разрешаю им навещать тебя.

Арендованная комната была всего в паре улиц от дома, но переезд туда от семьи ощущался как огромный шаг вперед. Мы с Робом до этого даже и не думали, чтобы съехаться, но мамин поступок вынудил нас это сделать. Однако я загорелась идеей взять как можно больше от своей новой независимой жизни. Я стала учиться водить – и новость об этом привела папу в ярость, ведь он считал, что женщины предназначены только лишь для рождения детей. Когда я сказала ему, что беру уроки вождения, он сделал все, что мог, чтобы подкосить мою уверенность в этом решении: заявлял, что я буду представлять опасность для общества и буду оставлять за собой трупы везде, где только проеду. Но я отказалась бросить эти уроки. Из всего, что папа хотел для меня, я хотела противоположного.

Через год или около того родители Роба помогли нам с первоначальным взносом, чтобы мы купили дом. Мы оба работали и смогли накопить достаточно, чтобы купить дом в приятном районе Глостера: выплаты по ипотеке составили не больше, чем арендная плата, которую мы и так уже платили. Мы завели кота (его звали Багира, сокращенно Бэгги), и он стал моим близким спутником на много лет. Так что в короткий срок моя жизнь полностью преобразилась. Папа был очень разочарован. Он отказался даже заходить в новый дом.

– Девочка, ты ведь могла купить что-нибудь на Кромвель-стрит. Даже что-нибудь прямо по соседству. Тогда мы бы смогли снести стену между нашими домами, и ты бы осталась частью семьи.

Они хотели, чтобы я была вдали от их дома, но при этом не хотели терять контроль надо мной. Когда я купила собственное жилье, это означало, что им больше не удастся сохранять этот баланс. Но в конце концов, они, как и любые родители в этой ситуации, знали, что как только ребенок достигает определенного возраста, его становится очень сложно контролировать – как минимум физически. Я совершенно их больше не боялась. Папа это знал, а когда в мои семнадцать лет мама ударила меня, я сказала ей: «Пошла ты», – и только больше отстранилась.

Через пару лет, в первый раз в своей жизни, я ощутила, каково жить нормальной жизнью – той, которую я только представляла себе у других людей. Я навещала Кромвель-стрит время от времени, чтобы увидеть своих братьев и сестер, но постепенно этот дом я стала ощущать как место, которое для меня осталось в прошлом. Конечно, я не могла забыть, что со мной там происходило или что мои сестры и братья все еще оставались там во власти родителей. За Стива я не переживала – он покинул дом раньше меня, – но особенно беспокоила меня сестра Луиз. Я уже не жила в их доме, поэтому она могла стать следующей жертвой папиного сексуального интереса. За Тару я волновалась уже не так сильно, потому что она не была папиным ребенком, к тому же он был расистом, так что наверняка не стал бы ее трогать. К тому же из всех нас у нее одной была невероятная уверенность в себе, так что я знала – она ни секунды не потерпит никакого насилия ни от мамы, ни от папы.

Луиз, в отличие от Тары, была светлокожей и почти вступила в подростковый возраст. Она была тихой, задумчивой, немного застенчивой, и чувствовалось, что она особенно сильно любила папу. Перед тем как покинуть дом, я пыталась предупредить ее о папе. Луиз запомнила этот наш разговор так же хорошо, как и я. Мы сидели в ванной комнате на нижнем этаже. Шел дождь, и вода затекала внутрь, как обычно и бывало в сырую погоду. Я понятия не имела, как лучше будет сказать ей об этом. Она была такой юной. У нее впереди было так много времени, прежде чем все это коснется ее. Я не хотела ее напугать.

– Понимаешь, когда меня не будет здесь, тебе придется вести себя с папой осторожно.

– Я знаю, – сказала она еще до того, как я поделилась какими-либо подробностями. – Я знаю, что он за человек.

Меня не удивило то, что она поняла меня. Она наверняка видела, как он цеплялся ко мне и лапал меня. Я не спросила Луиз, угрожал ли папа ей в том же духе, что и мне, рассказывая, что имеет право «первым войти» в своих дочерей, пока мне не исполнилось шестнадцать лет. Но из того, что она сказала, я поняла, что он угрожал этим и ей.

Луиз держалась довольно спокойно и сказала мне, что с ней все будет в порядке. Я очень надеялась на это. И во время одного из моих посещений дома уже после отъезда я не почувствовала, что происходит какое-то насилие. Перемена здесь была только в том, что Луиз заняла мое место в домашнем хозяйстве, и в том числе помогала маме с бытовыми задачами – готовить еду, ухаживать за младшими детьми, ходить по магазинам. Жизнь в доме продолжалась без меня.

Однако изменения происходили в отношениях между мамой и папой. Я никогда до конца не понимала их брак – что они друг в друге нашли и почему не развелись. Я редко видела какие-либо проявления искренней привязанности между ними. Похоже, их связь держалась на грубом и раскованном сексе без любви и на желании вместе растить детей. Но их семейная жизнь становилась все более несчастливой. К моему удивлению, мама начала навещать меня в моем новом доме. Он находился на некотором расстоянии от Кромвель-стрит, и мама приезжала ко мне на своем велосипеде. Она не говорила об этом папе, который ненавидел мою новоприобретенную независимость. Она сидела и разговаривала со мной, пила чай, гладила кота Бэгги и, похоже, радовалась тому, что находится вдали от дома. По ней было видно, что она очень несчастна.