Книга Я с тобой развожусь, страница 33 – Амелия Борн

Что это? Привычка жить для кого-то другого? Или реальная неспособность быть самостоятельной единицей? А может, невозможность примириться с тем, что Ян ушел из моей жизни, хоть и по моей же собственной просьбе?               

Так много вопросов… и совсем нет на них ответов. Только безвольное плаванье по течению…         

- Я купила твой любимый чай, - бодро говорит Элеонора. - Знаю,  как он быстро у тебя заканчивается.              

Рассеянно киваю в ответ:                                                                                                                               

- Здорово.                                                                                                                                                                  

Это короткое слово - похоже, все, на что я сейчас способна.                                                                 

Но Элеонора не сдается. Расправившись с продуктами, которыми забила холодильник под завязку, она решительно берется за френч-пресс, чтобы заварить мне чай.                                      

Когда тонкий гречишный аромат наполняет кухню, начинает казаться, что все тело заливает тепло. До этого момента я и не подозревала, что у меня внутри настолько… холодно.                                     

- Зима нынче рано пришла, - замечает Элеонора, глядя в окно.                                                                  

- И так неожиданно, - говорю с горечью, прикрывая ее кривой улыбкой.                                            

- Ты же помнишь, что должна в первую очередь думать о ребенке? - требовательно спрашивает Элеонора, разливая по чашкам чай.           

- Да.                                                                                                                                                                             

- Так соберись! Твое состояние явно не пойдет ему на пользу.                                                                

Знаю, что она права. Знаю, но… что мне с собой поделать? Притворяться счастливой - вовсе не значит ею быть.        

- Слушай… - произносит бабушка со вздохом. - Не уверена, что стоит об этом говорить, но ты все же имеешь право знать.             

- О чем?..                                                                                                                                                                      

Сердце подскакивает к горлу. Почему вдруг кажется, что случилось что-то страшное?                       

- Ян попал в аварию.                                                                                                                                                 

Чашка с чаем механически высказывает из рук и падает на пол. Брызги кипятка разлетаются в разные стороны, вместе с громким стоном разбитого стекла. Но в ушах оглушительно стучит только одна фраза: «Ян попал в аварию».                  

- Что с ним? - выдыхаю с трудом, едва шевеля помертвевшими губами.                                             

- Спокойно! Он жив. Кажется, отделался сломанной рукой.                                                                  

Руки и ноги так трясутся, что я кое-как нахожу рядом стул и буквально падаю на него. Элеонора продолжает успокаивающе говорить:               

- Все с ним нормально будет. Он уже дома. Об этом случае даже пресса не узнала, мне случайно рассказали общие знакомые…              

- А если ему нужна помощь?                                                                                                                            

Я вскидываю на Элеонору встревоженный взгляд, будто она может дать ответы на все мои вопросы.           

- Думаю, он в состоянии нанять себе сиделку, - произносит бабушка. - А ты должна помнить о ребенке и не волноваться лишний раз!                   

Но испуганно мечущиеся мысли в моей голове уже не остановить. Ян не связался со мной после аварии - но это и понятно. Я ведь сама просила меня больше не беспокоить. Но сейчас… разве не я обещала ему быть рядом в горе и в радости? И я ведь все еще была его женой. Предложить ему помощь - мой долг. А может, это просто повод, чтобы нарушить молчание между нами. В любом случае, все мое существо буквально кричит, требуя поступить так, как считаю должным. Как хочу поступить.              

- Мне нужно ему позвонить, - произношу вслух и Элеонора только руками всплескивает. Но помешать не пытается.                 

Быстро набираю номер, слыша, как в унисон с телефонными гудками бьется сердце. Через несколько мучительно долгих секунд на звонок наконец отвечают.                                              

Но этот голос - женский. Незнакомый. Вероятно, это сиделка.                                                              

- Мне нужен Ян, - говорю требовательно.                                                                                                      

- А кто его спрашивает? 

Теперь голос в трубке не говорит, а по-кошачьи мурчит, и в каждом звуке - открытое довольство собой. Нет, сиделка явно не может так разговаривать.                                                   

- А с кем я говорю? - спрашиваю холодно в ответ, хотя уже подозреваю правду.                                

- Меня зовут Аманда. Ян сейчас не принимает звонки… от посторонних.                                           

Одним молниеносным движением я сбрасываю вызов.                                                                         

На месте пустоты и холода занимается пожар. Внутренний пожар такой силы, что хочется все вокруг крушить и ломать. Словно сдерживающие все эмоции клапаны внезапно прорывает.   

Я натыкаюсь взглядом на холст. Первый порыв - разорвать его в клочья, сменяется яростной потребностью выплеснуть в красках все, что разрывает меня изнутри.                                           

Я хватаю кисть и начинаю бешено плясать ею по бумаге. Эти мазки - спонтанные и сумасшедшие, но самые честные и откровенные.                      

Сколько я кружу вокруг холста - не знаю и сама, напрочь теряя чувство времени. И только когда совершен последний штрих и я смотрю на впопыхах созданную картину, понимаю - это конец.     

Конец всего. Логичное завершение истории. Ян уже сделал свой выбор, и я его сделала тоже.