Книга Неродственные связи, страница 52 – Лина Манило

В дверь моего кабинета кто-то скребётся, а после несмело тянет на себя. Рабочий день давно окончен, но ещё все сотрудники на месте – иногда приходится напрячься, чтобы потом с чистой совестью отдохнуть. Только никто из персонала не бывает таким скромным.

– Маша? – удивляюсь, потому что вот её точно не ожидал увидеть на своём пороге. – Не думал, что ты знаешь, где моё бюро находится.

Честное слово, мне не понять, что девочка делает здесь вечером, но она смотрит куда угодно только не на меня и шмыгает носом. Тёмно-зелёная парка наглухо застёгнута, капюшон сбился набок, а белая шапка натянута почти до глаз. Маша даже варежки не сняла и сейчас ей наверняка жарко – отопительная система в офисе работает нынче в полную силу.

– Маш, всё хорошо? – настораживаюсь, потому что девчонка явно не в своей тарелке. – Ты какими судьбами вообще здесь?

Маша всхлипывает и трёт нос, а он уже красный, что тот помидор. Щёки румяные после мороза, а глаза мокрые – печальное зрелище. Я знаю, что она ходит к психологу, и её визит ко мне, да ещё в таком состоянии, совсем не внушает оптимизма. А ну как нервный срыв у барышни?

– Эй, Мышка, ты чего?

Я встаю с места, подхожу к Маше, а она закрывает лицо руками. Не люблю женские слёзы – какой мужик от них в восторге бывает? – но тут что-то прямо серьёзное, если Маша ко мне пришла. Мы с ней так себе друзья, и для задушевных бесед у неё есть подружки, мать или Костик. И психолог. Я мало вписываюсь в эту компанию, хоть и очень хорошо отношусь к Мышке.

Она любит моего сына. Что мне ещё нужно для спокойствия?

– Сергей Владимирович, я не знаю… я шла, шла, потом увидела вашу контору, в окне вас увидела и зашла. Нельзя было?

Она так жалостливо смотрит на меня, так растерянно, словно маленький котёнок, выброшенный под дождь. Стягивает шапку, а светлые волосы пушатся и торчат.

– Нет, конечно, можно было. Чего ты? Не плачь.

Никогда ещё не чувствовал себя таким бесполезным, как в этот момент. Тоскливо смотрю по сторонам, на часы, и понимаю, что выгнать Машу не могу. Не в таком состоянии.

– Сергей Владимирович, только не говорите маме, что я сюда пришла. Она расстроится, а я не хочу. Мама и так много перенесла, не надо, чтобы ещё сильнее волновалась.

Маша протягивает ко мне руку, будто бы за свитер ухватить хочет, но замирает, так и не решившись.

– Можно мне воды? Или кофе?

Смотрю на наручные часы: успею. И хоть телефон мой разрядился в ноль, а адаптер остался дома на тумбочке, уверен, что всё будет нормально. Маша же не будет тут до рассвета сидеть, верно?

– Да, конечно. Присаживайся, – указываю рукой на стул и подталкиваю Машу к нему. – Сейчас кофе принесут.

– Спасибо, я… правда, не хотела вам мешать. Просто не знала, к кому пойти.

– Правильно сделала, что ко мне пришла. Чем смогу, обязательно помогу. Куртку, может, снимешь? Тут жарко.

Маша удивлённо смотрит на свои варежки, которые так и надеты на её ладошки, на белую шапку и всё-таки избавляется от верхней одежды. Я вешаю её на крючок и возвращаюсь к Мышке.

– У тебя что-то стряслось? – спрашиваю, когда секретарь ставит на мой стол поднос с кофейными чашками, сахарницей и упаковкой немецких сливок. – С Костиком поругалась?

– Нет, что вы? – взмахивает рукой и тянется за чашкой. Сопит, что-то бормочет про себя, а я выдыхаю с облегчением.

Почему-то больше всего боялся, что у них с Костиком произошёл разлад, и сейчас придётся выслушивать тонны романтической ерунды и обид. Но при упоминании имени сына Маша впервые улыбается – очень светло и трепетно – и греет бледные пальцы о горячий фарфор.

– Я к вам пришла, потому что… я хочу, чтобы вы мне помогли с отцом увидеться.

У меня внутри лопается пружина и хочется очень громко орать. На Машу, потому что нельзя быть такой беспросветной идиоткой.

– Зачем тебе это? На суде его увидишь.

– Нет, я хочу посмотреть ему в глаза. Хочу узнать, зачем он это со мной сделал.

– Ты только не обижайся, но он козёл и игроман. Зависимый человек, который испортил жизнь твоей матери, твоё детство испоганил, а потом вообще чуть не убил. С этим человеком ты хочешь увидеться? Точно с ним, ничего не путаешь?

Наверное, я слишком строг с чужим ребёнком, только Маша давно не маленькая. И ещё мне обидно за Алису.

– Нет, вы не понимаете, – качает головой, и светлые пряди падают на лицо. Убирает их плечом, смотрит на меня без тени робости и слегка подаётся вперёд. – Я столько лет верила, что папа – хороший. Знаете, у меня была их с мамой фотография, они там такие красивые, молодые, почти дети. Я каждую ночь ложилась спать и мысленно просила его вернуться. Он приходил, да, но не возвращался. Но я так хотела этого, так ждала. Наверное, это была моя самая заветная мечта: о полной семье, о том, чтобы родители снова стали такими же счастливыми как на той фотографии.

Маша уходит в себя и совершенно не притрагивается к кофе. Лишь крутит чашку в руках и смотрит будто бы сквозь меня.

– Я не хотела, чтобы вы были с мамой…

– Ты хотела, чтобы она была с отцом?

Маша кивает и тяжело вздыхает.

– Я дура, да?

– Нет, ты… ребёнок ещё.

– Уже нет, – горько усмехается, и в глазах сталь мелькает. – Знаете, я столько раз думала, почему он так со мной? Но так и не нашла ответа. Правда, доктор мне помог, честно. Мне уже легче.

– Скоро всё забудется, – пытаюсь утешить, а Маша кивает.

– Я знаю, но мне надо увидеть отца. Не на суде, сейчас. Вы мне поможете? Кроме вас мне не к кому обратиться, совсем.

Она давит на жалость, хоть и неосознанно, а я думаю, что если ей действительно нужно закрыть этот гештальт, помогу.

– Только маме не говорите. Обещаете? – смотрит умоляюще, а я со вздохом киваю. – Я действительно в порядке, вы не думайте. Просто хочу посмотреть ему в глаза.

Она пьёт кофе маленькими глотками, а я понимаю, что безнадёжно опаздываю.

– Маш, дай телефон, мне твоей маме позвонить нужно.

Охотно кивает, ставит на стол чашку и подбегает к вешалке. Упорно шарит по карманам, даже трясёт куртку, но в итоге разводит руками.

– Я дома его, кажется, забыла.

– Пропасть, – выдаю на нерве и хлопаю себя ладонями по бёдрам. – Наизусть помнишь материн номер?

Качает головой и охает. А потом задаёт вопрос, который ставит меня в тупик:

– Вы любите её?

И я отвечаю, не давая себе времени задуматься:

– Я с твоей мамой самый счастливый.

Это ли не любовь?

– Обещайте, что никогда не сделаете ей больно. Что не будете таким, как отец. Понимаете? С ней так нельзя, она ранимая, хоть и хочет казаться сильнее всех. Но она плачет ночами, иногда очень сильно и думает, что я не вижу. Я всё вижу, всё понимаю. Не обижайте её.