
Онлайн книга «Застенчивость в квадрате»
– Ну что не так? Уэсли стоит с таким выражением, будто ему ужасно хочется что-то посоветовать, поэтому он и прижимает костяшки пальцев к губам, другой рукой поддерживая локоть, только бы сдержать это рвущееся наружу желание. Опускаю кисточку, которая, в отличие от той, первой, совсем не топорщится, и краска теперь ложится ровнее. – Давай, выкладывай. – Просто… – начинает он, а потом смущенно запускает руку в волосы. – Послушай, если у тебя есть какие-то идеи или подсказки, я вся внимание. Не знаю, почему Вайолет попросила меня расписать стену. Я не рисовала со времен старшей школы и уроков по рисованию. Уэсли сдается, на время забыв про свою замкнутость, и подтаскивает себе стул. Ставит его в полуметре от меня, потом, подумав, передвигает еще на полметра в сторону. – Это должны быть деревья? – благодушно уточняет он, указав на мои черно-зеленые кляксы, и я не могу удержаться от смеха. – Раз тебе пришлось спрашивать, наверное, все очень плохо. – Нет! Не плохо. Вовсе нет. – Врун. – Вот, попробуй этим. – Он вытаскивает из контейнера еще две кисточки с плоской щетиной, одну себе, другую мне, окунает их в воду, а затем очень тщательно вытирает о заляпанную краской тряпку. – Идеально для хвойных деревьев. – Обмакивает кисточку в темно-зеленый цвет с желтоватым отливом и за пару секунд рисует очень реалистичную елочку, просто как нечего делать. – Не надо набирать так много краски, – тем временем объясняет он. – Если ее будет меньше, ветки получатся мягче. Потом возвращаешься, вот так, добавляешь немного желтого. Для травы эти кисточки тоже подходят. – Он едва касается стены, но в итоге получаются тонкие, точно перышки, росчерки желто-зеленой травки. Я повторяю за ним. – О-о-о! Посмотри на мое дерево! У меня получилось дерево! – Очень хорошо, – хвалит он, хотя его дерево гораздо лучше. – А ты мог бы мне помочь? Уэсли уговаривать не нужно. Он спрашивает, что ему нарисовать, и я поручаю ему деревья. Сама стараюсь копировать его движения на своей половине стены, но то и дело останавливаюсь понаблюдать за его работой. У него получаются деревья всех видов, для стволов он использует разные кисточки – чтобы добиться другой текстуры. Он точно знает, где какую использовать, чтобы получить именно тот результат, что он хочет, и какие цвета использовать. – А у тебя хорошо получается, – замечаю я. Он что-то уклончиво хмыкает, рука на мгновение замирает. Вернуться к работе ему удается не сразу, а я, так как по-прежнему внимательно слежу за ним, сразу вижу, как постепенно краснеют его щеки и шея. Поверить не могу. Он – и застенчивый? – Нет, правда, ты настоящий художник! – заставляю сказать себя я, будто пытаюсь погладить собаку, которая может укусить. – Просто класс. – Вовсе нет, – неловко ерзает он. – Тогда, наверное, ты постоянно рисуешь? Чтобы так получалось? В коттедже висит несколько пейзажей, но я думала, что их купили он или Вайолет. – Я не… у меня не так хорошо получается. – Уэсли потирает шею у затылка. Кажется, от комплиментов становится только хуже. Это так его очеловечивает – эта огромная чопорная картофелина волнуется и краснеет просто потому, что я смотрю, как он рисует свои пушистые деревья. От этого мне хочется еще как-то похвалить его, что внушает беспокойство. – Так о чем это я? – Он поводит плечом и старается повернуться так, чтобы мне не было видно его лица. – Свет. И тени. Эм. Ну, смотри, солнце там, так что… – Он искоса смотрит на меня. – Смотри, это же искусство. – Смотрю. Я веду себя ужасно, знаю, но в свою защиту могу сказать, что он сам подставился. Румянец на его щеках разгорается пуще прежнего. Уже яичницу можно жарить. – Смотри, пожалуйста, на кисть. Ты упускаешь важную технику. Уэсли добавляет белую пену волнам, затем отражения спускающихся к воде деревьев. Я повторяю его движения, которые уже не такие точные, как раньше: он крутит в руках баночки с красками и опрокидывает нашу чашку с водой. Бормочет, ворчит и, сказать по правде, выглядит совершенно несчастным. Никогда его таким не видела. Это настолько удивительно, что я даже не знаю, что сказать. – Спасибо за советы и помощь, – нахожусь наконец я, кивая на стену, где лагуна с водопадом постепенно проступает из сотворенного мной безобразия. – Я это ценю. Наверное, тебе в самом деле стало очень жалко меня и мои навыки рисования, раз ты решил помочь кому-то, кого ненавидишь. Это шутка. В основном шутка. Уэсли оборачивается, брови смыкаются в ниточку. – Я тебя не ненавижу, – медленно произносит он, как нечто очевидное. – Вообще я думала, ты ненавидишь всех, – отвечаю я. Еще одна шутка, оказавшаяся неудачной. – Нет. – Он выглядит задетым. – Мне нравилась Вайолет. И я люблю свою семью. Это пробуждает мое любопытство. – А какая у тебя семья? Они все гиганты? – Мама ростом сто пятьдесят один сантиметр. – Обалдеть, тогда твой папа, наверное, великан Пол Баньян [5]! Он фыркает, и я понимаю, что беседа окончена. Но пару минут спустя, когда я уже обо всем забыла, он продолжает: – Я не настолько высокий. Средний рост мужчин в Нидерландах – сто восемьдесят четыре сантиметра. Живи я там, меня никто бы и не заметил. У меня глаза на лоб лезут. Он отворачивается. – А ты мог бы научить меня рисовать пиратский ко… – начинаю я, но Уэсли в приступе расстройства роняет кисточку и поднимается со стула. – У меня плохо получается. – В голосе какое-то обреченное смирение. И грусть. – Что? – Плохо получается рисовать? Да о чем он говорит? – Ты шутишь? У тебя талант! – Вовсе нет, – едва слышно выдыхает он, порывисто прибирая за собой. Теперь я вижу, что мой взгляд беспокоит его, но перестать смотреть не могу. – Уэсли. – Я встаю. – Нужно убираться. У меня слишком много дел, не стоило мне вмешиваться. – Он вытягивает руку, точно знак «стоп», будто говоря: «Даже не думай. Стой, где стоишь». – У тебя уже все есть, – заверяет он, серьезный донельзя. – И у тебя прекрасно выходит. – Так и не опустив руку, говорящую «не подходи», он выходит из комнаты. А я просто смотрю в коридор, раскрыв рот. А потом на стену. – Ла-а-а-а-а-а-адно. Еще пару минут я продолжаю, но о сосредоточенности теперь и мечтать нельзя. Мне необходимо узнать, что не так с Уэсли. |