Онлайн книга «Искатели»
|
И плюнул. На дощатый пол. Как разум мой, он пуст и гол, И нет ни версии, ни веры… Мой Бог, безносая, угрюм. Тебе, пожалуй, сломит шею. Уйди! Я от вина дурею И извергаю смрад и шум. Сижу. Как Байрон, весь в тоске. Гнетут бумажные застенки. Опять про смерть и про коленки, Про стопку в страждущей руке… Ну, все. Упал лицом на стол. Страницы облепили щеки. Как черви, уползают строки, Вся чушь, что я здесь напорол… - Что это? - удивленно спросил я, снимая наушник. Борис улыбнулся. - Песня, соответствующая моменту! Это из раннего «ЛСД», слыхал такую группу? Я кивнул, а Борис продолжил: - Я современную музыку вообще слушать не могу, все эти рэпы-рэйвы-техно-дэнсы… Чего там еще есть? Хип-хоп? Бр-р-р, муть! Так, собрал коллекцию любимых в ранней молодости групп, благо, на «Горбушке» все можно достать, теперь балдею! Я в свое время тоже увлекался музыкой, поэтому у нас с Борисом, оказавшимся упертым меломаном, нашлось о чем поговорить аж до самого Гагарина. Народу в электричке становилось все меньше и меньше, да и типажи поменялись - если вначале с нами ехали одни москвичи, то теперь на остановках в вагон залезали мрачноватые, дряхлые бабули с корзинками и котомками. * * * В Вязьму приехали в седьмом часу. Накрапывал нудный дождик. Здесь было существенно холоднее, чем в Москве, а может быть, нам просто так показалось после теплого вагона электрички. Низенький, обшарпанный вокзальчик был пуст, и наши шаги отдавались гулким эхом в давно не крашенных стенах. В справочном бюро Борису сказали, что никакого Корьёва не знают, и посоветовали сходить на автовокзал, до которого рукой подать - он притулился тут же, на привокзальной площади. Автовокзал оказался деревянным одноэтажным зданьицем с навесом, под которым жались от дождя несколько сереньких старушек. Борис, решительно расплескивая лужи, устремился к ним. - Здорово, бабули! Как нам до Корьёво доехать? Старушки завозились, переглядываясь, зашептались, и, наконец одна, самая бойкая, ответила, шамкая беззубыми челюстями: - Так до Корьёво амтобусов не ходить, милок! Вам до Гришино надоть, а тама уже пешком, недалеча, километров пять! - Спасибо, бабули, дай вам Бог здоровья! - весело сказал Борис и пошел к кассам, за билетами. Я закурил и спрятался под навес, оглядываясь. Вязьма после великолепия залитых светом московских улиц казалась мне темной, убогой деревенькой. Лишь кое-где горели фонари, не освещая, а словно наоборот, подчеркивая сгустившуюся темноту. Чуть в стороне светились окна пятиэтажек, у вокзала пестрели витринами приметы времени - коммерческие палатки. Я вспомнил стихи, слышанные еще в юности от одного из поэтов-любителей моего родного городка: Пусто. Ветер гоняет Мусор по площади рынка. Кто- то стакан допивает. Тоскливое слово - глубинка… Написанные про совсем другой, далекий, приуральский город, эти строки подходили к провинциальной Вязьме как нельзя лучше. Тоскливое слово - глубинка!… Неожиданно кто-то тронул меня за рукав. Я обернулся - одна из бабушек, в стеганой душегрейке, спросила: - Сынок, а чего вам в Корьёве-то понадобилось? Надо было срочно сочинить какую-нибудь легенду, но я для начала ограничился пространным ответом: - Дела у нас там, мать! - Дела-а… - протянула старушка: - Да какие могуть быть там дела? В Корьёве шесть домов осталося, в трех тока живуть, остальные развалилися давно! Я че хотела-то - тут к нам из города часто ездиют, дома покупают в деревнях да летом в них живут! Ты, сынок, ежели дом надумал покупать, лучшее у нас, в Клушинке покупай - до дороги близко, и село большое, магазин есть, клуб. А че там, в Корьёве - глухомань… - Спасибо, мать! Только мы не дом приехали покупать, мы - в гости! - я назвал самую простую причину визита в эту глушь, но спустя секунду понял, что ошибся. - Да-а? - обрадованно защебетала старуха: - Это к кому же? У Зинки-Кукушки, продавщицы из Гришинского магазина, вся родня тута, в Вязьеме! У бабы Клани окромя Андрейки и внучат нет никого, баба Света одна, с войны, почитай, живет! А больше нашенских в Корьёво нету! А! Сынок, ты-вы к художнице, наверноть? Я кивнул, радуясь, что в старухиных познаниях образовалась брешь. Но бабка не унималась: - Художница, она девка хорошая! Только сурьезная шибко, разговаривать не любит! А ты кем ей будешь-то? Уж не мужик ли ейный? Я уже начал злиться, хороши разведчики, приехали, называется, инкогнито! Тут любая бабка весь район знает, каждый чужой человек на виду! Я выбросил окурок, и как можно суровее сказал: - Не муж я ей, а брат! Брат двоюродный! Понятно? - Понятно, родимый, как не понять… - забормотала бабуля, отошла к своим товаркам, и спустя мгновение оттуда донесся скользкий шепоток: «К художнице… говорит, брательник, а не похож… видать… муж, наверноть… замириваться приехал…». Я аж сплюнул с досады - вот так и рождаются сплетни! Минут через десять вернулся Борис, какой-то подозрительно грустный и потухший. - Ну, как? Купил билеты? - Серега, ты понимаешь… Это… Короче, последний автобус в Гришино ушел два часа назад! - Борис виновато шмыгнул носом. - И что теперь делать? - спросил я как можно спокойнее. - Может, на вокзале переночуем? - без особого оптимизма предложил Борис. Сзади послышался шорох. Я обернулся, и старушки, прислушивающиеся к нашему разговору, все, как одна, отвернулись с равнодушным видом, мол, нам до вас и дела никакого нет. Я помолчал и обратился к бабкам: - А что, уважаемые, кроме как через Гришино, до Корьёво нет другой дороги? - Да есть, есть, милай! - закивали сразу несколько бабулек: - С нами до Клушенки доедите, а там по асфальту до Гришина пятнадцать километров, а если лесом - то меньше. А то можить вон, Пустырихе на бутылку датите, так ейный старик вас на лошади проселком отвезет! Борис оживился. - А которая тут Пустыриха? На передний план выдвинулась крючконосая, на вид совсем древняя старуха, оглядела нас и сварливо проскрипела: - Каму Пустыриха, а каму и баба Катя! Борис смешался, и я подхватил разговор, как можно нежнее сказав: |