Книга Его секретарша, страница 50 – Юлия Бузакина

— Марк, — глухо сообщил Облонский.

Мой мозг лихорадочно работал. Божена бы не пригласила семью Облонского просто так. Не усадила бы нас за один столик с собой и не позволила бы унизить меня, как это нафантазировал себе мой босс. Видимо, что-то понадобилось отцу Владимира, если он решил явиться на юбилей.

— Мои дорогие! — торжественно начала Божена, когда все четверо поравнялись с нашим столиком. — Сегодня у меня праздник. И в этот день я не желаю знать, что у вас когда-то что-то не сложилось в отношениях. Мы будем праздновать вместе, как одна семья.

Владимир молчал. Но в карих глазах моего будущего мужа плескался один вопрос: «Зачем?»

Его отец скользнул по мне оценивающим взглядом и первым протянул руку сыну.

Владимир поднялся. Молча пожал руку отцу, а затем братьям.

— Здравствуйте, — желая хоть немного разрядить обстановку, улыбнулась я.

— Я Марк, — заулыбался темноволосый юноша и быстро занял место рядом со мной.

— Николай, — улыбнулся мне средний брат и повернулся к Владимиру. — Наконец-то мы можем с тобой поговорить, Вова! Я не понимаю, почему ты не хочешь выслушать меня по телефону? К чему это глупое упрямство?

— Разговоры ни к чему, — пожал плечами мой будущий муж. Повернулся к Божене. — Тетя, это самая глупая твоя затея — собрать нас вместе. Я не желаю участвовать в твоем спектакле, да еще и на глазах у всех моих сотрудников.

— Владимир! — сверкнул взглядом его отец. — Я не вижу ничего плохого в том, чтобы пообщаться. Сядь, пожалуйста.

— Нам нечего делать за одним столом. Я не видел никого, кроме Николая, когда хоронили мою маленькую дочку. Или вы ходите только на праздники?.. Ах, да, простите, она же была рождена не от той крови, хоть и в законном браке. Пойдем, Маша. Здесь и без нас достаточно приглашенных.

Он поднялся из-за стола и дернул меня за руку.

— Вова! — всплеснула руками именинница. — Не смей уходить! Я тебе этого не прощу!

— Владимир! Неужели тебе сложно выслушать нас? Ты придумал себе обиды, которых, может, и нет вовсе. Мы не желали смерти твоей дочке! — преградил ему путь отец. — Никто не знает, отчего иногда болеют дети!

Облонский скользнул по нему горьким взглядом, схватил меня за руку и потащил за собой к выходу.

— Оставь его, — услышала я голос Божены. — Пусть идет, он пока не готов разговаривать.

На спуске мой босс тянул меня вперед с такой силой, что мне казалось, я переломаю ноги.

— Вова, — когда мы поравнялись с фонтаном, взмолилась я. — У меня высокий каблук, я не могу так быстро бегать по ступеням…

— Извини, — процедил сквозь зубы Облонский и сбавил скорость.

— Я ведь чувствовал, что она что-то задумала, — открывая дверь стоящего у ресторана такси, хмуро произнес он и пропустил меня вперед.

— А может, они не хотели ничего плохого? — робко предположила я.

— Ты не знаешь моего отца, — горько усмехнулся Владимир.

Я хотела сказать, что надо было дать им шанс, но вместо этого молча уставилась в окно на проплывающие мимо пейзажи городского парка.

Это был тяжелый вечер. Облонский понуро молчал, мерил тяжелыми шагами гостиную, периодами смотрел в окно и пил крепкий чай.

Сначала я пыталась его разговорить, но потом поняла, что это глупая затея. Если он не хочет делиться со мной своими переживаниями, я не могу ему помочь.

— Если что, я буду в бассейне. Присоединяйся, как станет скучно, — встав в дверях, сообщила я. Вместо платья на мне был серебристый купальник, поверх которого я накинула шелковый халатик.

— Извини меня, — виновато развел руками Облонский. — Моя семья навевает жуткую депрессию. Каждая встреча напоминает о том, что они не приняли Дашу. Я ничего не могу с собой поделать. Эта обида — она раздирает изнутри. Гложит, гложит…

— Я знаю.

— Ты должна знать еще кое-что. У моего отца много денег, Маша. Так много, что даже мне страшно об этом думать. И я догадываюсь, что он здесь делает. Он хочет, чтобы я вернулся домой. Но он не понимает одной вещи. Если бы я мог, я бы уже давно вернулся сам. Я не могу. Здесь похоронена моя маленькая дочка. Я не оставлю ее одну. Кто-то из взрослых должен оставаться рядом с ребенком и беречь его покой. Ведь если я уеду, моя маленькая девочка останется совсем одна, понимаешь? Там, на страшном кладбище, среди чужих ей людей… Я не прощу себя, если оставлю ее.

На миг мне стало не по себе. У меня никогда не было детей, и я никогда не рассматривала смерть с этой стороны.

— Это твоя дочь, и только тебе решать, как долго оставаться рядом с ней, — тихо произнесла я в ответ.

— Отправляйся поплавать. Как только меня отпустит, я к тебе спущусь.

— Ладно… Я сделаю себе коктейль и буду тебя ждать.

Я провела в бассейне почти два часа, но он не спустился.

Около полуночи я приняла горячий душ и отправилась спать. Я даже не слышала, как мой любимый мужчина устроился рядом со мной, но утром я проснулась от того, что он крепко прижимал меня к себе спиной и с нежностью целовал мою шею.

От этих наполовину сонных поцелуев по коже летели волшебные мурашки, и я затихла, не желая их спугнуть. Я боялась, что если шевельнусь, его мрачный настрой вернется.

— Я говорил тебе, что люблю тебя? — тихо шепнул мне на ушко Облонский.

— Нет, — не раскрывая глаз, заулыбалась я.

— Я тебя люблю…

Его губы скользили по шее, по позвоночнику, руки бессовестно задирали мою и без того коротенькую шелковую ночную рубашку, и я плавилась от разливающегося под кожей жаркого желания.

Низ живота сладко свело, и я почувствовала, как его твердый член упирается в мои бедра. Неосознанно подалась бедрами ему навстречу, и продолжала плавиться в его объятиях. Его губы впивались горячими поцелуями в ложбинку у основания шеи, руки властно сминали мои груди, покручивали соски, и с моих губ срывались хриплые стоны.

Владимир уложил меня ничком и нащупал в ящике прикроватной тумбы презерватив.

Он сорвал с меня ночную рубашку и теперь властно оглаживал мои обнаженные ягодицы. Подмял меня под себя, и скоро я ощутила, как он заполняет меня собой — остро, резко и пронзительно сладко.

Мы почти не разговаривали — за нас говорили наши прикосновения. Я горела, пылала, затихала и вновь вспыхивала. Нас двоих как будто затянуло в другое измерение. Мы потеряли счет времени — занимались сексом под горячими струями душа, на кухонном столе, на диване в гостиной… На нас почти не было одежды, и нам было безумно хорошо вместе. Мы что-то готовили на кухне, вместе смеялись, вместе ели, потом снова занимались сексом…

А вечером, когда начало смеркаться, мы заказали пиццу и смотрели какой-то фильм в гостиной. Фильм я не запомнила — ни названия, ни имен героев. Их затмили откровенные приставания Владимира. Они будоражили, затягивали, сводили с ума, и я подчинялась зову своего тела. А оно хотело одного — чтобы его продолжали гладить и ласкать. И я сдавалась. Подчинялась и послушно расплавлялась во власти рук и губ своего будущего мужа. Были только мы вдвоем. Все остальное на время перестало иметь значение.