Онлайн книга «Пророк Темного мира»
|
Бойша, отчего-то дурашливо улыбающийся, колдовал у разведенного под кожаным пологом костра. Рядом лежало банджо-звонник. Заметив, что девушка смотрит на него, итер выпрямился, махнул рукой: — Иди, погрейся! Тамара подошла, принюхалась — из котла вкусно пахло ягодным сбитнем. Сразу вспомнился дом, мама, заваривающая после поездки на дачу травяной чай с мелиссой и боярышником, отец, удовлетворенно подводящий итог дачного сезона: «В этом году урожай — как никогда!» Дом, мама… У Тамары защипало глаза. Вернется ли она когда-нибудь домой? Сняв очки, девушка протерла стекла носовым платком, тяжело вздохнула. — Не тужи, — ободрил ее итер. — Первый снег всегда на душу падает. Вот на Чернолесскую плешь свернем — там и места повеселее, и дельце одно у меня есть — развеешь грусть-тоску! Вот, послушай песню. Я сам сложил! Итер запел, восьмеркой гоняя пальцы по струнам: Я видел осколки разбитых сердец. Я многое знал. Я устал, наконец! Я чувствую времени тяжкое бремя, Но я контролирую время! Дождем осыпаются звезды с небес. И скалится месяц, рогатый, как бес. И умер мой конь, в прах рассыпалось стремя. Но я контролирую время! Уходит дорога в полночную даль… И снова того, что не будет, мне жаль… Пожухлые травы — пропало их семя. Но я контролирую время! Я больше не буду копаться в песке! Я снова, смеясь, ухожу налегке! Пусть бесится ваше ползучее племя, Но я контролирую время! Тамара непонимающе посмотрела на Бойшу и медленно пошла прочь от костра. В итере что-то изменилось. Девушка почувствовала это, и он сразу стал для нее неприятен. А кроме того, после Каменного Урмана у нее началось то, что психологи называют «откатом». «Ив самом деле, неплохо было бы развеяться, — медленно, как гусеницы, пол- мысли. — Что там за дело у этого парня? Леса ж кругом, глушь… Везет ему — он у себя, в своем, понятном и простом мире. Наверное, он его даже любит. Есть такое слово — Родина. А моя Родина… Нет, все, хватит. Тома, не раскисай! Надо чем-то себя занять. Мама всегда говорила: „Если голове тяжело — значит, рукам легко!“ Рукам… Была бы шерсть — связала бы чего-нибудь. Только спиц нету. Тьфу ты, зараза — чего не коснись, ничего нету!» Развернувшись с полдороги, Тамара вернулась к костру и попросила у Бойши те самые тексты, что нес итер. — Зачем тебе? — удивился тот. — Все одно ни словечка не поймешь. — Я без книг соскучилась, — уклончиво ответила Тамара. Спустившись вниз — домовой вовсю храпел в клетушке, — она присела у окна, возле которого за ночь намело длинный снежный язык, открыла выданную итером тетрадь и принялась вспоминать все, что знала по криптографии. … Бойша с самого утра, чтобы скрыть охвати вшее его вол нен ие, взял на себя всю готовку — варил похлебку, сбитень, пек на угольях вяленое мясо — так, горячим, его сподручнее жевать. Скоро, скоро все случится, спадет с души камень, повешенный проклятым Атямом, и пойдет для Бойши совсем иная жизнь — веселая да ладная. Пока ж таиться надо, чтобы не заподозрили чего незнать и его девка. Поэтому пусть сидит она над текстами, пусть спит домовой в клети. Того, что Тамара разгадает тайнопись профа Разгляда, Бойша не опасался. Грамотеев в Россейщине хватает — и бояре, и дьяки, и сыны Всеблагого писать-читать умеют, потому и пользовались итеры старой хитростью, шифруя свои записи. Простые аспы или менесы литореей писали, а учителя и профы, те или сами какие шифры составляли, или применяли буквоворот древнего мудреца Виженера. Кто ключа не знает — нипочем не разберет замороченного текста. Подошло время обеда. Итер поднялся по заледенелым извивам носовых корней повыше, огляделся, приметил сухую лесину с обломанными ветками. Стало быть, до коневорота на Чернолесскую плешь оставалось с час, не меньше. Как раз хватит времени с душой набить брюхо чем Великий Постулат послал. Он достал миски и принялся разливать похлебку, вылавливая со дна котла куски мяса. Самострельный болт-иголка ударил в бортовое бревно неожиданно. Бойша дернулся, расплескав хлебово, и оно чадно зашипело на углях. Оголовок иголки, ссадив кору, выставил наружу точеное жало. Болт был синим, а к древку синей же нитью неизвестный стрелок примотал грамотку — кусочек розоватой бересты. Тревожно оглядываясь, Бойша ногтем соскреб берестинку, присел от греха, развернул, прочел. «Коня в стой, сами — вон, — плясали по бересте выдавленные буковки. — Будет тихо — не трону». И подпись: «Гуляй Барсын». Бойша похолодел. Лиходеи. Сам Гуляй! Только этого недоставало… Окарачью добравшись до люка, итер ссыпался вниз, пинком поднял незнатя, махнул рукой встревожившейся Тамаре — иди сюда! — Засада на плеши. Лиходей Гуляй Барсын с ватагой! Попали мы, как мыши в бочку… Незнать, хмурый спросонья, потер ушибленную сапогом итера бочину, недовольно зыркнул по сторонам: — Ну и че теперь? Много их? — Народ гуторит — до пяти десяток выводит Гуляй на плешь, — с дрожью в голосе ответил Бойша. — Правда, летом на Залесском майдане бирючи кричали — поймали его вроде и на кол посадили… — Ну, дык мало ли кто именем этого Гуляя назваться мог, — рассудительно сказал незнать. — А иголка-то самострельная! Синие — только у него. — Ладно, чего гадать. — Мыря поднялся на ноги, подмигнул перепуганной Тамаре: — Пошли, поглядим, как они с незнатем управятся. — Эх, что Гуляю незнать, — горько произнес Бойша. — У него, почитай, над каждым десятком по незнатю стоит. — Все одно котомочка уже развязана, — непреклонно проворчал Мыря и полез наверх. Лиходеи не прятались. Их и в самом деле оказалось много — человек семьдесят. Рассыпавшись по плеши вдоль кромки леса, одетые в суконные зипуны и овчинные тулупы люди потрясали топорами и самострелами. Слышались грозные крики: — Эй, куплен! Стой-постой! Глухой, что ли? Тамаре вновь, как тогда, у Шибякиной слободки, привиделись лезущие на борт бородатые хари. — А если не останавливаться, что будет? — тонким голоском спросила она, прячась за спиной Бойши. — Пузырь иголками издырявят — и вся недолга. А потом озлятся, коня сожгут, а нас по осинам развесят, — хмуро ответил итер. — Тьфу ты, пропасть! — выругался Мыря, оглядев толпу разбойников. — Незнати, незнати… Лесовик, банник, торопень да обдериха. Ай, пропадай, шапка, коли голова с плеч! Недосуг нам лясы тут точить. — И, навалившись широкой грудью на борт, домовой заорал, вздув жилы на покрасневшей шее: — Хрена вам квашеного, оглоеды! Юшкой умоетесь! Пшли прочь! Внизу загомонили, гомон перешел в гневный ор — и вдруг стих, точно отрубленный. Тамара приподнялась на цыпочки, выглянула из-за плеча итера — шагах в десяти от медленно ползущего по плеши коня стоял высокий кудрявый мужчина в дорогом кафтане, расшитом по красному золотом. У пояса сабля в серебряных ножнах, на ногах зеленые сапожки с загнутыми носками. |