Онлайн книга «Чингисхан. Книга 1. Повелитель страха»
|
Перед выходом из дома я достаю из шкатулки фигурку коня. Я думал о ней все утро. Мне почему-то очень хотелось прикоснуться к холодному металлу, ощутить в руке приятную тяжесть этой вещицы. «Пусть он будет моим талисманом», — решаю я и кладу фигурку в карман. Редакционный коридор встречает меня непривычной тишиной. Обычно тут очень многолюдно, хлопают двери, разносится треск пишущих машинок. Захожу в приемную главного редактора. Секретарши на месте нет. Толкаю дверь кабинета и вижу в кресле главреда заместителя по выпуску газеты Ивана Андреевича Суглобина. Это очень тощий и высокий человек с аскетичным лицом учителя математики. В редакции его за глаза называют «ящер». Медлительный, нелепый, с желтоватой кожей, он и впрямь походит на какое-то реликтовое пресмыкающееся. Он поднимает свое унылое лицо и внимательно смотрит на меня. — Вы ко мне? Делаю глубокий вдох и самым искренним голосом говорю: — Иван Андреевич! Мне бы задание какое-нибудь… — А, Новиков! — узнает меня Ящер. — Очень хорошо, что вы появились. В редакции совершенно некому работать — все, включая главного редактора, в отпусках. Значит, вот что: к нам в город на историко-архивную конференцию приехал профессор Нефедов. Он известный ученый, специалист… э-э-э… специалист, в общем. Поезжайте к нему в гостиницу и возьмите интервью. Он остановился в «Татарстане», комната 717. Интервью дадим в послезавтрашнем номере подвалом на второй полосе. Сделайте его не очень длинным, но и мельчить не следует. Строчек двести будет в самый раз. — А о чем интервью? — осторожно спрашиваю я. — Ну… разумеется, о достижениях современной исторической науки, о том, как под неусыпной опекой коммунистической партии Советского Союза наши ученые разгадывают тайны минувшего и в соответствии с марксистско-ленинским учением о развитии человеческого общества разоблачают идеалистические бредни наших идеологических противников… «Везет мне, как утопленнику», — я стискиваю зубы. Очень хочется надерзить Ящеру, бросить ему в лицо резкие, злые слова. Меня просто трясет от этого желания! Странно, я всегда казался себе человеком сдержанным и спокойным. А Суглобин, увлекшись, продолжает витийствовать: — Наши читатели должны видеть и понимать, что советские историки находятся в авангарде мировой науки, что объективное отражение исторических фактов служит делу мира, прогресса и разрядки международной напряженности. И обязательно, слышите Новиков, обязательно отразите в материале историческую важность принятия новой Конституции СССР. Непременно подчеркните… Но что я должен подчеркнуть, так и осталось для меня тайной — зазвонил один из телефонов. Суглобин отвлекся. — Заместитель главного редактора слушает. Что? Да. Когда? Понял, еду! И неожиданно медлительный Ящер на моих глазах превращается в суетливого, порывистого в движениях человека. Он начинает бегать по кабинету, собирая в портфель какие-то бумаги, ручки, карандаши. — Иван Андреевич… — После, Новиков, после! Звонили из обкома партии. Второй секретарь собирает журналистов, чтобы отчитаться по косовице. Поеду сам! А вы отправляйтесь к профессору… И Ящер мигом скрывается за дверью. — Как хоть этого Нефедова зовут? — кричу я вслед Суглобину, но он меня уже не слышит. При слове «профессор» у каждого человека в голове возникает образ седенького старичка с умными глазами и интеллигентной бородкой. Поэтому, когда в ответ на мой стук дверь гостиничного номера с табличкой «717» открывает детина с буйными рыжими кудрями и бородищей лопатой, я несколько опешиваю. — Здравствуйте, а профессор Нефедов… — Ну, я Нефедов. Чего встал? — сумрачно бурчит детина. Ему лет тридцать и походит он не на профессора, а на душегуба, какого-нибудь Кудеяра-атамана. И лицо, и руки его покрывают крупные веснушки. — Заходи. Кем будешь? — Изобретателем, — вспомнив мальчика из Москвы, отвечаю я. Бородач меня приятно удивил и обрадовал — живой, нормальный человек. — В смысле? — Да безо всяких смыслов, — улыбаясь, я захожу в номер. — А, юмор, — кивает бородач. — Понимаю. Смешно. «Фетяску» будешь? — Не, спасибо, мне еще на тренировку сегодня. — Бегаешь? — Стреляю. — По тарелочкам? — Из винтовки. — А ты веселый парень, — одобрительно хмыкает Нефедов и протягивает ладонь, похожую на ковш экскаватора. — Игнат! — Что, серьезно? — я спохватываюсь и пожимаю руку историка. — Артем. — Можно подумать, у тебя имечко простодырское… — ворчит Нефедов, усаживаясь на стул. — Так ты пить не будешь? Лады, тогда я моно… Он наливает полный стакан бледно-желтого вина, смотрит сквозь него на меня. — Ну, твое здоровье, Степан! И единым духом выпивает, шумно глотая. — Спасибо, — говорю, — но я Артем. — А-а-а? Артем? Ну да… Слабовато пойло. Я, понимаешь, вчера того… превысил. Теперь вот отпотеваю, — закуривая «Космос», доверительно сообщает мне Нефедов. — Можно было бы водяры взять, но опасаюсь… — Чего? — Заведусь, как трактор ДТ-75. Потом хрен остановишь. Ладно, это все метафоры и гиперболы. Ты чего пришел? Вкратце обрисовываю ему ситуацию — газета, интервью, авангард современной науки, руководящая роль… — О, блин горелый! — Игнат рвет себя за бороду. — Надо было все же водяру брать! Такие редуты на низком градусе не осилить… — А ты точно профессор? — Зуб даю. В прошлом году защитился. Говорят — самый молодой доктор наук в стране. Я достаю блокнот, карандаш, пристраиваюсь на уголке стола, делаю серьезное лицо. — Итак, несколько слов о себе… — Да иди ты в баню с такими заходами! — Игнат наливает себе второй стакан «Фетяски». — Ты про историю хотел? Ну, так слушай: история, Степан, очень странная наука! — Артем. — Да какая к черту разница? Ты меня слушать пришел или представляться? От этого веселого запойного хамства немного тушуюсь и ничего не говорю. Следует пауза — профессор выпивает вино и продолжает рычать: — Мы, то есть люди, верим в некие мифы и думаем, что это и есть история. Но чаще всего мы не имеем никакого представления о том, какой была историческая действительность. — То есть? — Хочешь на примере? Запросто. Возьмем викингов. Ты знаешь, кто это? — Ну, конечно, — я улыбаюсь. — Кино с Керком Дугласом раз пять смотрел. Начало наизусть помню: «В первой половине девятого века в Европе не знали страшнее имени, чем Один — бог войны викингов….». |