Книга Чингисхан. Книга 1. Повелитель страха, страница 23 – Сергей Волков

Догоняем свою жертву у перекрестка. Витек без церемоний хватает вальяжно шагающего по тротуару Бики и затаскивает в подворотню.

— Вы че, охренели? — Бики не сразу понимает, что происходит. — А, это ты… Артем, привет!

— Оставь нас! — кричу Витьку, — это личное.

Витьку обидно, но он все понимает. Остается на шухере.

В подворотне сумрачно, клубы пара заволакивают ее, и кажется, что это не обычная проходная арка, а вход в какие-то адские подземелья. В воздухе стоит отвратительный запах нечистот — местные алкаши используют эту темную трубу как туалет. Ко всему прочему где-то прорвало канализацию — отсюда и пар, и синеватые лужи под ногами. Бики в своей дутой куртке, собачьей шапке, белых сапогах на толстой подошве, с красной кожаной сумочкой выглядит здесь как пришелец из другого мира.

— Кого ты подставить хотел, падла?

— Артем! — Бики вытягивает вперед руку, как будто сможет меня этим остановить.

— А фотографии? Не покажешь?

— Нет никаких фотографий!

— Да что ты?

— Подожди! Давай спокойно поговорим… — кричит Бики, вжимаясь в стену.

— А я спокоен.

— Она же дура.

— Кто? — делаю вид, что не понял.

— Ну, дура же. Ты же сам ее бросил. Она же тупая совсем.

— Про фотографии объясни.

Слушать не хочу, но выяснить надо. От вони и предстоящего разговора мутит.

— Нет ничего. Я же надул ее. Ну, вот клянусь — нет никаких фотографий. Она пьяная была в сопли, даже сидеть не могла. Я ее только домой отнес и сразу ушел.

— Так быстро, что даже сумку забыл?

— Сумку передержать где-то надо было, меня пасли.

— Ах, вот оно что…

— Я же не думал, что она тебя попросит. А ее никто бы не остановил. А фотографии я специально придумал, чтобы она сама принесла. Нет никаких фотографий. Ты за кого меня держишь?

Я вижу его черные, полные страха глаза, трясущиеся щеки, странно подвижные, точно резиновые, пальцы, которыми Бики пытается расстегнуть молнию на куртке. Ненависть, злоба — все проходит.

— Не трогай меня! — визжит Бики. — Я заявление в милицию напишу! Об избиении!

— Ах ты, сука! — злость вспыхивает во мне с новой силой. Я кидаюсь к нему, но не успеваю приблизиться, как Бики падает в грязь, споткнувшись, при попытке увернуться.

— Ч-черт! Ты куртку мне испортил! — визжит он, пытаясь встать.

Я смотрю на измазанную вонючей жижей куртку Бики, на его грязное лицо, искаженное рвотной судорогой. Окажись я на его месте, то предпочел бы, чтобы мне набили морду, чем так.

Но я никогда не буду на его месте. Это абсолютно точно.

С Витьком мы прощаемся возле кафе «Сказка». У витрины толпится детвора, а за стеклом в клетке живая белка самозабвенно крутит свое колесо.

Мой друг с сожалением говорит:

— Зря ты ему не врезал.

Я вспоминаю возящегося в луже Бики и брезгливо дергаю ртом.

— Руки марать не хотелось. Ладно, пока. Мне тут в одно место надо зайти.

Одно место — это Дом Печати. В последние дни я много размышлял о том, что со мной приключилось, и неожиданно вспомнил, как еще до поездки в Москву заходил к «жучку» за Гиляровским. Вспомнил вот почему: в альманахе, предложенном Соломоном Рувимовичем, была схема с рисунками птиц и животных. Возможно, в этой схеме скрыты все ответы на вопросы…

Соломон Рувимович, в надетой поверх синего халата черной кацавейке — на улице холодно — в очках, перевязанных изолентой, небритый, всклокоченный, здорово напоминает какого-то чеховского персонажа. У его прилавка никого нет. «Жучок», по обыкновению, читает газету, скорбно тряся головой. Я подхожу, здороваюсь.

— И вам нэ болеть! — серьезно отвечает «жучок» и тут же очень эмоционально произносит, потрясая газетой: — Таки они доэгрались! В Тегэране их захватили в заложники!

— Кого — их? Кто доигрался? — я ничего не понимаю.

— Амэриканцы, кто же еще? — Соломон Рувимович смотрит на меня поверх очков. — Вот, полюбуйтэсь: захвачены шестьдесят три дипломата и трое гражданских лиц. Ох, помяните мое слово — эти иранцы еще станут для США большой головной болью. А в сосэднем Афганистане умэр Тараки…

Мне нет дела ни до Ирана, ни до Афганистана. Подумаешь, какие-то страны на юге от Союза. Меня волнует совсем другое, и я решительно перебиваю «жучка»:

— Соломон Рувимович! Помните, вы летом предлагали мне книгу эзотерический альманах…

— Ти-хо! — делает страшные глаза «жучок». — Что вы кричитэ? Идитэ сюда, вот где двэрь. Говорите тише, умоляю! Мнэ еще не надоэла моя работа. Что вы хотитэ?

— Альманах, Соломон Рувимович.

— Увы, продан.

— Когда, кому?

— Один крайне стра-а-анный молодой чэловек дал мнэ — вы представляетэ? — очень хорошую цэну. Конэчно, я нэ стал ломаться. Оно мнэ надо?

— Значит, книги нет? — на всякий случай уточняю я.

— Почему нет? Есть. Только другая. Но тожэ хорошее изданиэ, по эзотерической тематикэ. Блаватская. «Тайная доктрина». Жэлаете посмотрэть?

— Нет, не желаю.

Я прощаюсь. Блаватская мне не нужна. Альманах продан. Еще одна неудача. Похоже, в последнее время моя жизнь состоит из одних неудач…

Звонок в дверь. Открываю — мать пришла с работы.

— Привет, сынок. В гастрономе кур выкинули, бойлерных…

— Бройлерных, — машинально поправляю ее.

— Вот-вот. Фарида-апа нам взяла, сейчас надо деньги отдать. Говорят, эту курицу запекать хорошо. Всего час в духовке — и мягкая получается. Сделать на бутылке, по бабушкиному рецепту?

Я пожимаю плечами.

— Как хочешь…

— Ты чего такой? — мать вешает свою мутоновую шубу на крючок, подходит ко мне. — Что-то случилось? С Надей поссорился? В университете неприятности?

— Да нет, мам, все нормально. Устал просто…

— Ох! А с глазами что?

— Закапал.

— Чем? Болят?

— Маратыч капли дал, для меткости. Так надо, мам. Спортивные капли, одобрены Минздравом.

Я поскорее ухожу от расспросов в свою комнату. Мать, если возьмется выспрашивать, обязательно доберется до сути. Такой у нее характер, скрупулезный и основательный. В институте ее за это ценят, а вот мне, особенно в подростковом возрасте, порой приходилось туго.

Мать в комнате включает телевизор. Показывают «Что? Где? Когда?». Мы с матерью обычно всегда смотрим эту передачу. Сегодня за команду знатоков играет молодой физик Александр Бялко, мужик умный и сообразительный. В другое время я бы бросил все дела и расположился перед телевизором, но сейчас нет никакого желания следить за вопросами телезрителей и ответами знатоков.