Книга Чингисхан. Книга 2. Чужие земли, страница 6 – Сергей Волков

— Отец Сталина? — я нахожу в себе силы улыбнуться. — Каким образом?

— Это темная история. Пржевальский якобы останавливался в селении Гори и снимал комнату по соседству с семейством Джугашвили. Глава семьи в этот момент отсутствовал — уехал на заработки. А через девять месяцев родился мальчик, названный Иосифом. Будущий Сталин. В пользу этой версии говорит невероятное портретное сходство. Это просто одно лицо!

Я смеюсь в голос. Развлек меня профессор, что и говорить! Одно лицо… А Ленин и Хошимин — братья по матери, ха-ха!

— Но главное — не это! — Нефедов отбегает на несколько шагов и, отчаянно жестикулируя, едва ли не кричит. — Пржевальский в своих экспедициях вольно или невольно повторял маршруты походов армий Чингисхана! Он исследовал местность, опрашивал аборигенов, особенно стариков и лам, хранителей древних легенд и сказаний. Я уверен — он тоже искал… Жаль, судьба оказалась жестока к этому удивительному человеку.

— А что с ним случилось?

— Во время своей последней экспедиции, в Кашгарии, на реке Аксу, он подхватил какую-то заразу. Экспедиция едва успела вступить на территорию Российской империи через перевал Бедель, это рядом с пиком Хан-Тенгри, как Пржевальскому стало плохо. Он проболел некоторое время и умер в городе Каракол, теперь он называется Пржевальск. Николая Михайловича похоронили на берегу озера Иссык-куль в двойном гробу — деревянный вложили в железный. Так хоронили в Древней Азии вождей и правителей…

Он еще что-то говорит, сверкая глазами, а я сижу как пораженный громом.

Пржевальский искал могилу Чингисхана, причем явно — настоящую могилу. Он знал! И почти нашел ее! Если бы не болезнь, этот усатый путешественник наверняка обшарил бы окрестности Хан-Тенгри.

Конечно, вряд ли он хотел оживить Потрясателя Вселенной. Золото и прочие сокровища его тоже не интересовали — они находятся в обманной могиле на Хантае.

Что было нужно Пржевальскому? Скорее всего, то же, что и Нефедову.

Волк. Могущественный предмет, вызывающий страх у врагов. Гунны с помощью волка завоевали едва ли не половину мира, сокрушив непобедимую Римскую империю. Чингисхан пошел дальше и создал величайшее в истории государство. И все это благодаря волку.

Передо мной вдруг, впервые за все время, открывается некая моральная сторона проблемы: а ведь если Чингисхан возродится к жизни, он начнет войну. Он этого хотел еще тогда, перед смертью. У войны этой будут благие, как он считает, цели. Но это будет война, и вести ее будут люди нашего времени, с нашим оружием. А значит — миллионы погибших, разрушенные города, выжженные земли, кровь и смерть.

Так, может быть, не стоит тревожить тело великого завоевателя? Пусть почиет вечно в ледяной пещере под Хан-Тенгри вместе со своим волком?

Или отдать волка? Вот тому же Нефедову? Хм… А ведь человек, хладнокровно бросивший умирать раненого, получив в руки такой предмет, может натворить бед еще больше, чем сын Есугея-багатура. У того были хоть какие-то, пусть и дикарские, но принципы. А у профессора? Он сам сказал: во имя достижения цели можно пойти на все.

— Ты слушаешь? — Нефедов нависает надо мной, пытаясь понять, о чем я думаю.

— Ага. Игнат, скажи пожалуйста — как ты нашел меня? Как ты узнал про мой предмет?

Он отодвигается, в задумчивости скребет бороду.

— Хорошо, но давай откровенность за откровенность: ты скажешь, куда он тебя ведет, — и, видя, как изменилось мое лицо, поспешно добавляет: — Хотя бы примерно, идет?

— Идет. Но ты первый.

— Нет, ты!

— Ты!

— Детский сад! — раздраженно выкрикивает Нефедов. — Ладно, слушай: я много работал в архивах и нашел упоминания о странной шкатулке, передававшейся из поколения в поколение в роду потомков Елюй Чусая. Мне удалось проследить историю вашей фамилии. Я обнаружил, что Чусаевы живы до сих пор. Я даже видел шкатулку!

— Видел?!

— Ну да. Лет пять назад я встречался с твоим ныне покойным дядей. Представился любителем древностей, предлагал купить у него шкатулку, да он отказался. Ну, а дальше ты знаешь — Николай Севостьянович умер, шкатулка по наследству досталась тебе. Наше знакомство в гостинице «Татарстан»…

— Было не случайным?

— Да.

Я зло матерюсь.

Нефедов иронично улыбается. Сволочь! Пересиливаю желание схватить «Бур» и выстрелить в его выпуклый потный лоб. Одному мне в горах не выжить, это раз. А два — я не он. Я не стану стрелять в безоружного. Хотя у него же есть пистолет. Но все равно — не стану.

Чтобы отвлечься и успокоиться, спрашиваю:

— У тебя есть предмет?

— Нет, — Нефедов проводит большим пальцем над бровями. — Глаза. Видишь? Если бы я владел предметом, они поменяли бы цвет, вот как у тебя. Кстати, именно то, что твои глаза стали разноцветными, подтвердило мои догадки о предмете в шкатулке.

— А откуда ты узнал? Вроде в гостинице у меня все еще было в норме?

— Один твой приятель рассказал. Не бесплатно, конечно.

— Бики?

— Нет, его звали Виктором.

— Витек?!

Скриплю зубами. Положительно, сегодня день неприятных новостей и открытий. Витек Галимов, верный мой друг с самого детства, оказался стукачом. За моей спиной за деньги — за деньги! — он рассказывал обо мне Нефедову. Вот и верь после этого людям…

— Мне, конечно, стоило немалых трудов держать тебя в поле зрения. А когда я увидел, как действует конь, как он коверкает твою судьбу, то даже испугался, — продолжает вещать профессор. — Сложнее всего оказалось с Афганистаном. Но я хитрый. И умный.

— Не то слово.

Неожиданно он отрывисто приказывает:

— Теперь ты!

Теперь я… Вроде бы я обязан сказать правду; как известно, уговор дороже денег. Но у меня есть твердая убежденность: таким, как Нефедов, нельзя давать в руки власть. А волк — это именно власть, безграничная и жестокая.

Собираюсь с духом и медленно произношу:

— Твой Пржевальский был прав. Он почти нашел. И умер буквально в двух шагах от…

— От чего?! От могилы или тайника?

— Я не знаю, — пряча глаза, отвечаю я, а про себя думаю: «Я и так сказал достаточно».

— Но хоть как называется то место? — Нефедов хватает меня за грудки, трясет. — Говори! Говори, ну же!

— Не знаю! Не помню…

— Врешь, гад!

— Да пошел ты!

— Убью!! — ревет Нефедов, оскалившись. И тут я начинаю хохотать.

— Не-е-ет, Игнат батькович, теперь ты меня точно не убьешь! Наоборот — будешь беречь, как родного отца.

Он разжимает руки, отходит, бормоча под нос:

— И все же я был прав… Пржевальский почти нашел… Перевал Бедель… Киргизия… И впрямь лучше через Китай… А ведь я знал, чувствовал! Я гений!