Онлайн книга «Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном»
|
– Как думаешь, сафьян – страшный зверь? Я подавился смешком: – С чего ты взяла, что он – зверь? – Вешняк говорил про сапоги. У нас их делают из лошадей и волков. – Сафьян – это такой материал, тоже кожа, но мягкая и ярко окрашенная. И чему вас только в школе учат? Вопрос был иронически-риторическим, но Марианна взялась перечислять: – Чтению, счету, политике, религии, физике, защите, выживанию… А вас? – Тоже физике, куда ж без нее. И прочему. Что вы проходите по физике? – Проходим? Нет, мы больше бегаем, занимаемся, делаем упражнения. Сейчас покажу. Она завозилась, приподнимая куцую одежонку, и без особого напряга села на шпагат. Разъехавшиеся в несусветную даль ступни исчезли в разворошенном сене. Круто. Но не для меня после стаи. Легко разведя ноги, я аналогично примостился рядом. Кое-чего я не учел, о чем, оказывается, стоило подумать прежде, чем совершать резкие движения. – Колется, – смущенно сообщил я. – Ага, – со смешком кивнула Марианна. – Солома все-таки. Мы медленно, цепляясь ногами, расползлись в стороны. Две живые параллели недолго пролежали неподвижно. То локоть, то коленка, то случайно (ли?) откинутая рука натыкались на соседа и с извинениями отскакивали обратно. Как шарик в пинг-понге. Ход переходил к сопернику, и ждать его, ответного, приходилось недолго. Взгляд-«шарик» то увязал в «сетке» временно повернувшейся спины, то отлетал от «удара» вскинутого встречного взгляда. Иногда при такой встрече он замирал в опасном предчувствии и, через миг, распадался на взбудораженные половинки. Они убегали в себя, но надежды, прятавшейся внутри, увы, не теряли. Надежда, говорят, умирает последней. Сказки, господа присяжные заседатели. Последними в человеке умирают клетки эпителия, которые производят волосы и ногти. И это грустно. Куда ни плюнь, везде во главе оказывается физиология. Здесь та же ерунда. Нас тянуло друг к другу. Меня толкали гормоны, напарницу тоже что-то такое. Или не такое. Кто их знает, этих девчонок, и что и на что их толкает. Перед закрывшимися глазами в подробностях проплыл минувший день. И предыдущий, не менее насыщенный. В мыслях я проживал их совсем по-другому. Введя сослагательное наклонение, представлял в разных вариантах. Всегда ли я был прав? Не лучше ли было… Какая разница. Я сделал все так, как должен. Точка. На лоб и нос упали щекочущие соломинки. Затем полетело еще, как из включенной газонокосилки – это Марианна вновь устраивалась в раздвигаемом приминаемом сене. Наконец, она улеглась окончательно, отгородившись от меня скрючившейся спиной, руками обхватив низ живота и прижав их коленками, подтянутыми до самой груди. – Болит? – Немножко. Ну-ну. А корежит ее так, будто множко. Не сумев отказаться от очередного удачного совмещения благородного и истинного мотивов, я повернулся к царевне и обнял сзади. Мы долго лежали, слушая стук сердец. – Знаешь, – нарушил тишину нежный голос, – у тебя врачевательский талант. – Мама говорила: не зарывай талант в землю, не губи природу. – Мамы плохого не посоветуют. – Непонятно, отреагировала она подобным образом на шутку или, думая о своем, пропустила мимо ушей. Оказалось, второе. – Не сочтешь покушением на нравственность просьбу еще раз помочь уменьшить боль? Милые, милые грабли. – Давай попозже. Ты засыпай, а я потом положу. И ведь хочется наступить, и поговорку про увязший коготок помню. – Понятно. Отсрочка – надежнейшая форма отказа. Понятно? Ни черта тебе, милочка, не понятно. Если девушка говорит «Понятно», значит, не поняла, но понапридумывала себе тако-о-ого… Вздохнув, я переместил ладонь с плеча соседки на ее живот. Она радостно ухватилась, подол взлетел чуть ли не до груди, вжатая в мягкое пятерня вновь обрела благодарное будоражащее наполнение. Организм заволновался. – Есть люди уютные, как дом, – донеслось едва слышно. – Прижмешься и понимаешь: ты дома. Ты такой. Я не ответил. – Ты хотел бы меня еще раз поцеловать, – раздалось очередное, вполне ожидаемое, – по-настоящему? Нет-нет, ни в коем случае не предлагаю, просто спрашиваю. Теоретически. Как возможность. Даже как вероятность. Ну что делать с неугомонным созданием? – Честно? В ответ – полная оптимизма улыбка бродячей собаки, застрявшей в ступоре от непонимания, что ее вскорости ждет: то ли пинок, то ли косточка. – Да, – сказал я. Ударило тишиной. И, через вечность: – Я тоже. Мое молчание и старательно-ровное дыхание намекали, что разговор завершен. Любопытство удовлетворено? Спокойной ночи. Не тут-то было. – Чего же мы ждем? – Когда рак на горе свистнет. – Кто-кто? – Турук Макто! – А это кто? – Никто. Зактокала. Обидеть не получилось. Повыбирав между обидой и прочими чувствами, царевна тихонько толкнула меня в бедро: – Ты же не спишь. – Но очень хочу. – Ты сказал, что хочешь меня поцеловать. Как мне кажется, более спокойной и счастливой возможности не будет. Возможно, никогда не будет. – Я тебя уже целовал. – От скрежета моих зубов перевернулись черви в земле. – И на бревне перед местными, и прошлой ночью, и раньше, когда Варвара устроила бардак с двумя обнимавшимися кругами. – Там ты меня даже не помнишь. Какой я была по счету, в каком кругу? Молчишь? Ты даже не знал, что есть какая-то Марианна – тихая, неприметная, тогда еще абсолютная безымяшка. А прошлой ночью… – Глухой томный голос необъяснимо съежился и потускнел. – Прошлой ночью ты был не со мной. Даже вспоминать не хочу. А вот на бревне… Боже, хоть бы эта пауза продлилась вечно! Нет, вспоминавшая с закрытыми глазами царевна продолжила пытку искушением: – На бревне ты был искренним. Не играл роль. – Ты видела, как я целовал Майю на дереве? Понуро упало: – И что? – Там я тоже был искренним. – Ты думал, что жизнь закончена. – А сейчас у нас все впереди. – Обещаешь? – Что? – Что у нас с тобой все впереди. Вот так и попадаются в ловушки люди слова. – Столько всего пережили, – пробурчал я. – Коню понятно, что впереди нас ждет не меньше. Однозначно. У нас будет не все, но много, а много – это немало. Не раскручивай меня на то, к чему я не готов… внутренне. Будет только хуже. |